1 Трагедия советской деревни Коллективизация и раскулачивание Том 4

Российская академия наук
Институт российской истории
Федеральная архивная служба России
Российский государственный архив социально-политической истории Центральный архив Федеральной службы безопасности
Российской Федерации Государственный архив Российской Федерации
Российский государственный архив экономики Российский государственный военный архив
Московская школа социальных и экономических наук
Бостон колледж (США)
Университет Торонто (Канада)
Университет Мельбурна (Австралия)
Бирмингемский университет (Великобритания)
Сеульский государственный университет (Республика Корея)





https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_eDM4dDRTVFVQcTQ/edit?usp=sharing







Russian Academy of Sciences
Institute of Russian History Federal Archival Service of Russia
Russian State Archive of Social and Political History
Central Archive of the Federal Security Service of Russian Federation
State Archive of Russian Federation
Russian State Archive of Economy
State Military Archive of Russia
Moscow School of Social and Economic Sciences
Boston College
University of Toronto
University of Melbourne
University of Birmingham
Seoul National University

THE TRAGEDY OF THE RUSSIAN VILLAGE
Collectivization and Dekulakization
Documents and Materials in 5 volumes
1927-1939

Main Editorial Board:
V.Danilov, R. Manning, L.Viola (Editors-in-Chief),
R.Davies, Ha Yong-Chool, R.Johnson, V.Kozlov, V.Christophorov,
A.Sakharov, T.Shanin, S.Wheatcroft
Main Secretary L.Denisova
Moscow
ROSSPEN
2002

ТРАГЕДИЯ СОВЕТСКОЙ ДЕРЕВНИ
Коллективизация и раскулачивание
Документы и материалы в 5 томах 1927-1939

Главный редакционный совет:
В.Данилов, Р.Маннинг, Л.Виола (главные редакторы),
Р.Джонсон, Р.Дэвис, В.Козлов, В.Христофоров, А.Сахаров,
С.Уиткрофт, Ха Енг Чул, Т.Шанин
Ответственный секретарь Л.Денисова
Москва
РОССПЭН
2002

THE TRAGEDY OF THE RUSSIAN VILLAGE Collectivization and Dekulakization
Documents and Materials
Vol.4 1934-1936
Editorial Board volume 4:
Ju. Moshkov (Main Editor), V.Danilov, L.Dvoynich,
Hahn Jeong-Sook, N.lvnitsky, S.Krasil'nikov, R.Manning, O.Naumov,
E.Tiurina, V.Vinogradov, L.Viola
Compilers:
V.Danilov, Ju. Moshkov, M.Kudiukina, T.Tsarevskaia (Main Compilers),
N.GIuschchenko, T.Golyshkina, LDenisova, N.lvnitsky, E.Kirillova,
S.Krasil'nikov, N.Murav'ova, S.Myakinkov, N.Peremychlennikova,
T.Privalova, N.Tarkhova, A.Fedorenko
Moscow
ROSSPEN
2002

ТРАГЕДИЯ СОВЕТСКОЙ ДЕРЕВНИ
Коллективизация и раскулачивание
Документы и материалы Том 4
1934-1936

Редакционная коллегия тома:
Ю.Мошков (ответственный редактор), В.Виноградов, Л.Виола,
В.Данилов, Л.Двойных, Н.Ивницкий, С.Красильников, Р.Маннинг,
О.Наумов, Е.Тюрина, Хан Чжонг Сук
Составители:
В.Данилов, Ю.Мошков, М.Кудюкина, Т.Царевская (ответственные),
Н.Глущенко, Т.Голышкина, Л.Денисова, Н.Ивницкий, Е.Кириллова,
С.Красильников, Н.Муравьева, С.Мякиньков, Н.Перемышленникова,
Т.Привалова, Н.Тархова, А.Федоренко
Москва
РОССПЭН
2002

ББК 63.3(2)6-2 Т65
Участники проекта выражают глубокую благодарность
Национальному гуманитарному фонду США, университету Торонто,
Бостон колледжу, издательству Иельского университета
за поддержку научно-исследовательской работы
по этому крупному проекту

The participants of this project express their gratitude
to the National Endowment for the Humanities, the University of Toronto,
Boston College, the Yale University Press
for their support of this project

Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Т 65 1927—1939: Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 4. 1934—1936 /
Под ред. В.Данилова, Р.Маннинг, Л.Виолы. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2002. - 1056 с.

В четвертом томе «Трагедии советской деревни» помещены документы, характеризующие состояние сельского хозяйства, правовое и материальное положение колхозников и единоличников в середине 1930-х годов после потрясений, вызванных массовой коллективизацией в стране. Мероприятия власти ставили целью ликвидировать остроту социального протеста на селе, приобретавшего в основном пассивные формы, поднять трудовую активность колхозников, не ослабляя в то же время экономического пресса на колхозы и самих крестьян.
Основной массив документов, в подавляющем количестве ранее неопубликованных, получен из центральных архивов Российской Федерации и извлечен из фондов ЦК ВКП(6), ЦИК и СНК СССР, Наркомзема СССР, НКВД СССР и военного ведомства, Прокуратуры СССР и других организаций. Публикуются письма и жалобы крестьян в различные инстанции, свидетельствующие о жизни и настроениях деревни, выражающие протест против непосильных изъятий и беззаконий со стороны властей. В приложении помещены статистические таблицы из сводных годовых отчетов колхозов за 1934—1936 гг.
© В.Данилов, Р.Маннинг, Л.Виола, 2002
© Институт российской истории РАН, 2002
© Федеральная архивная служба России, 2002
© Центральный архив ФСБ России, 2002
© Бостон колледж (США), 2002
© Университет Торонто (Канада), 2002
© «Российская политическая энциклопедия»
(РОССПЭН), 2002
© V.Danilov, R.Manning, L.Viola, 2002 © Institute of Russian History of the Russian
Academy of Sciences, 2002 © The Federal Archival Service of Russia, 2002 © Central Archive of the Federal Security Service
of Russia, 2002 © Boston College (USA), 2002
ISBN 5-8243-0006-2 © University of Toronto (Canada), 2002
ISBN 5-8243-0316-9 © ROSSPEN, 2002


Ю.А.Мошков

СОВЕТСКОЕ СЕЛЬСКОЕ ХОЗЯЙСТВО
И КРЕСТЬЯНСТВО В СЕРЕДИНЕ 1930-х ГОДОВ

Потрясения 1930—1933 гг. в советской деревне, обстановка массовых репрессий и голода нанесли удар невиданной силы по производительным силам деревни, по всему сельскохозяйственному производству и поставили под прямую угрозу задачи индустриализации, намеченные вторым пятилетним планом. Высшим эшелонам власти стало очевидно, что в этой обстановке затяжной борьбы с собственным крестьянством, даже собранным в колхозы, страна окажется перед экономическим и социальным крахом. Мероприятия зимы и весны 1932 — 1933 гг., имевшие целью срочно исправить положение и ликвидировать наиболее вопиющие беззакония и насилия в отношении деревни, в то же время означали, что государство, ни на йоту не изменяя основ своей аграрной политики, намерено пойти на известный компромисс в отношении колхозного крестьянства. К началу 1934 г., т.е. ко времени работы XVII съезда ВКП(6), возникло состояние относительной стабилизации положения в сельском хозяйстве, некоего неустойчивого равновесия между властью и крестьянством. Большинству колхозников пришлось свыкнуться с мыслью, что их труд в общественном хозяйстве идет в пользу государства, а их собственное существование в значительной степени зависит от того, что они получат от своего огорода и своей коровы.
Время с лета 1933 гг. некоторые зарубежные и отечественные исследователи именуют «неонэпом», используя всерьез ироническое определение обновленной сталинской политики, данное в свое время Л.Д.Троцким. Другие используют термин «умеренная политика», третьи называют это время «экономической либерализацией». Конец периода или этапа чаще всего связывают с гибелью С.М.Кирова в декабре 1934 г., последовавшими за этим чистками внутри ВКП(б) и судебными процессами 1936 — 1938 гг. По нашему мнению, документы IV тома «Трагедии советской деревни» дают возможность утверждать, что хотя общая политическая атмосфера в обществе не могла не сказаться на ситуации в сельском хозяйстве, но в собственно крестьянской среде тем не менее ее влияние в изучаемое время было пока еще отдаленным. «Обновленный курс» в отношении колхозного крестьянства поддерживался, правда, с некоторыми колебаниями, примерно до принятия Конституции 1936 г.
В сборниках документов общесоюзной серии «Коллективизация сельского хозяйства СССР» к периоду 1934 — 1936 гг. относится довольно ограниченное количество документов, по своему содержанию «дискретно», выборочно отражающих, в основном, продолжение процесса коллективизации сельского хозяйства и формирования колхозной системы в различных регионах страны (хозяйственная деятельность, внедрение правил устава сельскохозяйственной артели и новой конституции СССР, политико-пропагандистская работа на селе вокруг этих документов, расширение сети МТС и распространение новой техники, новаторское движение в колхозном производстве и т.п.). Несмотря на ощутимую сегодня односторонность материала, эти сборники, охватываю-

щие и центральные, и национальные области СССР, заслуживают внимания историков и должны использоваться в научной работе наряду с современными публикациями. Из числа исследовательских работ доперестроечного времени следует выделить главы из второго тома «Истории советского крестьянства», относящиеся к периоду второй пятилетки. В этих разделах отражены положительные процессы, происходившие на селе, использован значительный источниковый материал, представлен первичный статистико-экономический анализ в области сельскохозяйственного производства и материального положения крестьян-колхозников в названное время.
В недавно вышедшей в США книге Ш.Фитцпатрик о колхозном крестьянстве СССР в разделах, относящихся к середине 1930-х годов (глава IV и V), критически разбираются результаты обобществления крестьянских земель и самих крестьян в колхозы, описано правовое положение колхозников. Особое внимание она уделяет событиям вокруг Второго съезда колхозников-ударников. Автор оценивает этот съезд не только как пропагандистское мероприятие, но видит в его работе своеобразную арену дискуссий между делегатами и правительством вокруг социальных вопросов колхозной жизни. Общая авторская оценка положения колхозного крестьянства в эти годы в системе общества заключена в названии пятой главы — «Второе рабство»1.
Из других американских трудов по этой тематике необходимо назвать неопубликованную статью американского историка Роберты Т.Маннинг: «Советский экономический кризис 1936—1939 гг. и большие чистки». Здесь отмечены огромные масштабы засухи 1936 г., создавшей весьма серьезные трудности не только с продовольствием, но и с кормовыми ресурсами, что привело к значительному падению поголовья рабочего и продуктивного скота. Р.Маннинг выясняет, почему при наихудшем по урожайности 1936 г., когда колхозники получили на трудодень в среднем всего лишь 1,6 кг, когда возникли острые перебои в хлебной торговле и в общем продовольственном положении, в стране не случилось массовой голодовки, равной 1931 — 1933 гг По мнению автора, «сталинское правительство более расторопно и щедро отреагировало на неурожай 1936 г., чем во времена прежних кризисов», прекратив экспорт хлеба, списав с крестьян долги по ссудам и выдав сельскому населению продовольственные и семенные займы. Основной вывод автора тот, что именно «политика государства сделала последствия крайне низких урожаев 1931 — 1933 гг. значительно более тяжкими и бедственными, чем они могли бы быть». По мнению Р.Маннинг, первая волна арестов работников сельского хозяйства в конце 1936 — начале 1937 гг. объясняется массовым недовольством населения, особенно городского, хроническими трудностями в продснабжении. Дальнейшую эскалацию репрессий, превратившихся в массовый террор 1937 года, она связывает с кризисом и застоем в ведущих отраслях промышленности, с общим снижением темпов роста в экономике СССР, а также с расширением отраслей военной промышленности. Этот свежий и внимательный взгляд на события предвоенного периода нашей истории наводит на новые размышления о причинных связях экономики и политики, в том числе и в области истории сельского хозяйства и крестьянства.
По типу издания к IV тому «Трагедии советской деревни» близка недавно вышедшая в Новосибирске книга: «Политика раскрестьянивания в Сибири»2. Вид издания определяется как «хроникально-документальный сборник».
1 Fitzpatnck S / Stalins Peasants Resistanse and Survival in the Russian Village after Collec
tivization N Y Oxford, 1994
2 Политика раскрестьянивания в Сибири Вып 1 Этапы и методы ликвидации крестьянского
хозяйства 1930-1940 / Отв Ред В А Ильиных, О К Кавцевич Новосибирск 2000

Предметно сгруппированные подборки документов, относящиеся к действиям местных властей и их последствиям в реальной жизни западносибирской деревни, отражают в локальном плане ту картину, которая в более широком виде представлена в вышедших томах настоящей серии. Ценность указанной книги повышается помещенными в ней тщательно отработанными, обстоятельными комментариями применительно к каждой подборке, которые углубляют понимание местного варианта «крестьянской трагедии», удачно вводят читателя в конкретную обстановку того времени и дают обстоятельную характеристику конкретных «действующих лиц».
Всеобъемлющий кризис, поразивший сельское хозяйство в 1931 — 1933 гг., диспропорции в промышленном развитии заставили отказаться от амбициозных планов на вторую пятилетку, принятых на партконференции в 1932 г. XVII съезд ВКП(б) установил более скромные темпы хозяйственного развития. Рост продукции сельского хозяйства предполагалось увеличить с 13,1 млрд руб. до 26,2 млрд в 1937 г., т.е. вдвое; объем зерновой продукции до 1048 млн ц, продукцию животноводства поднять в 2,25 раза. Ставилась задача завершить полностью коллективизацию крестьянских хозяйств в стране и в основном — механизацию сельскохозяйственного производства, увеличив тракторный парк в 3,7 раза; широко внедрить передовую агротехнику. Однако поднятие материального уровня и достижение культурной и зажиточной жизни колхозников ставилось в прямую зависимость только от организованности и роста производительности труда самих колхозников1.
И.В.Сталин в докладе на съезде заявил, что съезд проходит «под флагом ликвидации остатков антиленинских группировок»; на этом съезде, «пожалуй, — и бить некого»2. Еще ранее Сталин и Молотов в ныне широко известной «Инструкции о прекращении массовых выселений крестьян, упорядочения производства арестов и разгрузке мест заключения» от 8 мая 1933 г. заявили о новой благоприятной обстановке в деревне и переносе центра тяжести от массовых репрессий на массовую политическую и организационную работу. Тем не менее было категорически заявлено, что «классовая борьба будет неизбежно обостряться». Поэтому борьба с классовым врагом должна быть усилена, но аресты должны применяться лишь к активным врагам советской власти и строго контролироваться. Как видим, «инструкция» не прекращала и не ослабляла жестокость наказаний против тех колхозников и единоличников, действия которых противоречили политике властей. Несмотря на слова об отмене массовых высылок, в ней самой прямо санкционировалось выселение еще 12 тыс. крестьянских хозяйств из Украины и из 13-ти других областей страны-*.
Продолжало действовать постановление III сессии ЦИК СССР от 1933 г. о единоличниках: хозяйства, саботировавшие планы посева и упорно не желавшие обрабатывать свою землю, привлекались к ответственности с лишением приусадебного участка и в отдельных случаях с высылкой из своих мест4. В августе 1935 г. уголовная ответственность колхозников и единоличников за уклонение от плана по выращиванию скота была заменена ме-
1 Коллективизация сельского хозяйства Важнейшие решения Коммунистической партии и со
ветского правительства 1927—1935 М, 1957 С 486
2 Сталин ИВ Соч М , 1957 Т 13 С 347
3 Трагедия советской деревни Т 3 М , 2000 С 746 — 750
4 Коллективизация сельского хозяйства С 451

рами общественного воздействия. Но оставались в силе уголовные санкции за забой племенного скота, убой телок и другого скота, полученного путем государственной помощи, за убой законтрактованного скота, стельных коров, за убой лошадей.
В настоящем томе приводится постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О снятии судимости с колхозников» от 28 июля 1935 г. (док. № 227). Как явствует из его содержания, судимость снималась лишь с одной категории населения, правда, самой многочисленной — а именно с колхозников, осужденных на сроки лишения свободы не свыше пяти лет и уже отбывших наказание. По тексту документа, единоличников это не касалось. Условие для снятия судимости — эти люди должны «добросовестно и честно» работать в колхозах. Этим постановлением ранее осужденные колхозники освобождались от поражения в правах и могли получить паспорт. В чем заключался смысл такого решения?
Пятилетний срок и менее в те годы получали те крестьяне, которых судили за сравнительно мелкие хозяйственные прегрешения. Речь шла о тех, кто попал в тюрьму после 1930 г. и уже успел отбыть свой срок. Практический смысл этой меры состоял в том, чтобы эти люди, в основном мужчины активного возраста, могли получить избирательные права, занять должности руководителей низшего звена в сельском хозяйстве: бригадиров, трактористов, комбайнеров, учетчиков и т.п., на которые их раньше не принимали. Право на получение паспорта давало возможность поступить на стройку или на завод. Это решение не касалось тех колхозников и единоличников, которые продолжали отбывать срок заключения за подобные же нарушения, т.е. общий контингент заключенных из числа крестьян не сокращался.
По «ориентировочным» сведениям наркомата юстиции Белорусской ССР, количество осужденных с 1929 г. по первое полугодие 1935 г., к которым могло быть применено постановление о снятии судимости, достигало впечатляющей цифры в 146 375 чел., из них 47 120 колхозников и 99 255 единоличников (док. № 286). Как сообщалось в справке прокуратуры РСФСР, к началу декабря 1935 г. по 11 краям и областям республики была снята судимость всего с 53 842 чел., причем особо оговаривалось, что данные эти весьма неполные (док. № 305). Дело, сначала рассчитанное на один месяц с небольшим, сильно затягивалось, поэтому последовало разъяснение прокуратуры, Верховного суда и НКВД от 2 декабря 1935 г., которым процедура снятия судимости с колхозников упрощалась. Затем последовало письмо президиума ЦИК СССР в Политбюро ЦК ВКП(б), в котором Калинин и Акулов сообщали, что работа идет неудовлетворительно, на 5 декабря судимость снята всего лишь с 125 192 колхозников (хотя по одной Челябинской области предстоит рассмотреть около 40 тыс. дел), и просили разрешения продлить «кампанию» до марта следующего года (док. № 285). Судя по другим документам и материалам, и в самом деле загруженность судов делами о снятии судимости была очень велика. К весне 1936 г. она была снята с 557 964 человек. В последовавшем затем «кратком сообщении» Сталину, Калинину и Молотову от 25 апреля 1936 г. прокурор СССР А.Я.Вышинский докладывал, что республиканские, краевые и областные комиссии к этому времени сняли судимость с 768 989 колхозников, в том числе по РСФСР с 366 259 чел. и по Украине, где эта работа была начата еще в 1934 г. (см. док. № 37), с 337 906 чел. В документе сообщалось, что отказы в снятии судимости в среднем по Союзу составили 5% от числа поданных заявлений, но в отдельных местах (Азово-Черноморский и Северо-Кавказский края, Ивановская и Ленинградская области) доля отказов была гораздо выше, достигая 8,8 — 21,7%. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло предложение Вышинского о проверке пра-
10

вильности отказов в снятии судимости по этим областям и постановило прекратить работу указанных комиссий1.
Еще раньше было установлено, что уголовное преследование должностных лиц, работавших на селе — председателей колхозов и сельсоветов, директоров совхозов и МТС — может производиться только с предварительной санкции краевого (областного) прокурора. Это решение имело целью снизить вакханалию снятий с работы и преданий суду этой категории работников, что было одной из главных причин огромной текучести руководящих кадров на селе. В первом полугодии 1935 г., по сообщению прокурора РСФСР В.А.Антонова-Овсеенко, количество подобных дел в судах заметно снизилось. Тем не менее, текучесть кадров оставалась чрезвычайно высокой. В Мордовской республике за 1935 г. из 1300 председателей было снято 344. В Ленинградской области в каждом районе было снято 20 — 30 человек, а в Гдовском районе — даже 80 человек, или треть всех председателей колхозов, еще в одном — 50 человек, т.е. больше трети. По словам одного из работников сельского хозяйства области, «очень много судят», хоть и меньше, чем.прежде, «и судят по пустякам, так как областной суд потом отменяет приговора» (док. № 281). Отдавали председателей под суд за большие потери зерна при уборке, в Западно-Сибирском крае были осуждены несколько председателей колхозов, раздавших на трудодни первый обмолот, и т.п. Несмотря на указанные ограничения в судебном преследовании сельских должностных лиц, такой бич сельских кадров, как неустойчивость состава, слабый профессиональный опыт «председательского корпуса», крайне ограниченная самостоятельность в делах и постоянная угроза наказания продолжали сохраняться и впредь.
Большая подборка документов относится к обсуждению состояния сельского хозяйства и его перспектив накануне и в ходе пленума ЦК ВКП(б) 29 — 30 июня 1934 г., а также сразу после его окончания, на совещании по вопросам коллективизации. Подводились итоги относительно благополучного 1933 сельскохозяйственного года, выяснялось состояние урожая текущего года и положение единоличного крестьянства. Все эти материалы публикуются впервые (хотя в литературе недавно появились ссылки на речь И.В.Сталина на этом совещании). Начало обсуждению положила записка П.П.По-стышева на имя Сталина о колхозном строительстве, составленная по предложению ЦК и разосланная накануне пленума будущим его участникам (док. № 47). Записка интересна тем, что она задала тон дальнейшему обсуждению, выдвинутые в ней вопросы во многом определяли ход прений на пленуме и на совещании по коллективизации. Здесь впервые прямо было заявлено о необходимости развивать в колхозах подсобные промыслы и наладить переработку получаемых продуктов с целью занять колхозников в межсезонье, а главное — с целью поднять их низкие денежные доходы. Автор видел способ подъема слабых колхозов, страдавших от нехватки рабочих рук и рабочего скота, от непомерной земельной площади, приходящейся на одного колхозника, в быстрейшем обеспечении техникой МТС и льготах по натуроплате. Также впервые в столь широком масштабе обсуждалось положение единоличников и путей привлечения их в колхозы в целях выполнения заданий второй пятилетки по завершению коллективизации.
Доклады В.В.Куйбышева (Госплан СССР), А.И.Микояна (Наркомснаб СССР), И.М.Клейнера (Наркомзаг при СНК СССР) на самом пленуме ЦК интересны тем, как оптимистическая направленность первого доклада пони-
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 2091. Л. 134-137.
11

жалась в других докладах по мере выяснения реальной картины состояния сельского хозяйства, особенно в животноводстве. В выступлениях некоторых секретарей ЦК компартий республик и областных комитетов партии раздавалась критика по адресу политотделов МТС, которые якобы «срастались» с местными работниками в намерении снизить показатели урожайности и размер хлебозаготовок. Секретарь ЦК компартии Казахстана Л.И.Мирзоян говорил о непомерном налоге по поставкам мяса на республику, где пришлось освобождать от всяких поставок сотни тысяч разоренных кочевых дехкан и устраивать к жизни беженцев, возвращавшихся в родные места. Секретарь Средневолжского крайкома В.П.Шубриков жаловался на нехватку тягла для вывозки заготовленного хлеба, на преувеличенный хлебозаготовительный план, уход сельского населения из многих районов края из-за хронического недостатка продовольствия и нехватки кормов. Нарком земледелия М.А.Чернов, говоря о некотором улучшении работы колхозных товарных ферм, отмечал непомерно высокий падеж скота по ряду областей (док. № 53 — 67).
Насущные вопросы состояния деревенских дел получили отражение в записках еще десяти областных и краевых руководителей и были затем сведены в ЦК ВКП(б) в сводку «Материалы о темпах коллективизации, приусадебных участках и о положении единоличников» (док. № 46). Вопрос о темпах колхозного строительства на партийном пленуме столь широко обсуждался впервые с начала массовой коллективизации. Выяснилось, что с января 1933 г. до середины 1934 г. уровень коллективизации практически не поднимался, а в некоторых районах даже сократился. Отмечалась большая разница в размерах приусадебных участков у колхозников не только в различных частях страны, но даже в одном и том же колхозе. Величина приусадебных участков росла от районов Восточной Сибири к югу Европейской части. В некоторых местах, особенно в пригородах, доходы от личного хозяйства во много раз превышали доход, получаемый из колхоза. Говорилось о распространении подпольной аренды общественных земель колхозниками и единоличниками и даже о прямых захватах земельных участков, а также о нередких фактах формального членства части колхозников в артелях с целью избавиться от высоких налогов, налагаемых на единоличников. Это обстоятельство, по мнению многих участников обсуждений, отрицательно влияло на трудовую дисциплину в колхозном производстве. В большинстве случаев предлагались меры по ограничению размеров приусадебных участков и количества скота в личном хозяйстве, хотя другие хотели, чтобы «усадебное хозяйство могло играть роль резерва в бюджете колхозника».
Обсуждение положения единоличных хозяйств и их дальнейшей судьбы заняло большое место в предварительных материалах и на совещании по коллективизации в ЦК ВКП(б) (док. № 60 — 66). П.П.Постышев выделял три категории единоличников: у первой источником существования оставалось сельское хозяйство; вторая имела только приусадебные посевы, занималась извозом, подсобными промыслами, работала в отходе и т.п. Третья — это спекулянты, воры, нищие и бродяги. Многие участники обсуждения подчеркивали преимущественное положение единоличников первой и второй категории по сравнению с членами колхозов; у «индивидуалов» лошадь, исчезнувшая со двора колхозника, использовалась для обработки участков тех же колхозников, на извозе и других работах и становилась источником крупных заработков для ее хозяев. Большое место занимали также спекуляция и разного рода промысловая деятельность. Выступавшие отмечали, что занятые делами колхозов, местные власти слабо требовали от единоличников выполнения государственных обязательств, участия в исполнении сельских повинностей (содержание школ, детских учреждений, ремонт дорог, трудгужповин-
12

ность и т.п.), порой занижали плановые задания по сдаче продукции государству, финансовые органы не умеют учитывать весь объем денежных доходов при налогообложении и позволяют определенной их части ускользать от контроля. Были обнаружены факты тайного найма батраков, особенно среди подростков. Общим выводом стало мнение, что единоличник нередко находится в лучших условиях, чем колхозник, у него больше возможностей для выхода на рынок и сторонних заработков, чем у колхозника, для уклонения от разного рода обязательств и налогов. Предложения многих местных руководителей сводились к тому, чтобы увеличить натуральные и денежные налоги на всех оставшихся единоличников, что должно побудить их к вхождению в колхозы и лишить названных выше преимуществ.
Впервые публикуемая полностью речь И.В.Сталина на совещании по коллективизации 2 июля 1934 г. (док. № 66) не содержала реальных предложений о способах подъема общественного производства колхозов и материального благосостояния колхозников, что выдвигалось как насущная проблема в речах руководителей крупных регионов. Заключая обсуждение на совещании, Сталин усмотрел в выступлениях некоторых его участников оттенок скептицизма в отношении колхозов. Поэтому главным в его речи было утверждение, что колхозный строй победил окончательно, и «вопрос о том, выгодны колхозы или не выгодны, уже решен». Он утверждал, что подъем колхозов произойдет в течение двух-трех ближайших лет, а сейчас необходимо преодолеть успокоенность местных организаций в деле продолжения коллективизации. «Нам нужен постепенный, но систематический ход вперед по части коллективизации, не путем администрирования загнать людей в хлев, а в порядке хозяйственных и агитационных мероприятий...» Из его слов следовало, что рост колхозов, даже в небольшом проценте, был важен политически как способ преодоления колебаний колхозника между колхозом и индивидуальным хозяйством, «И если дело выходит у индивидуала, он, конечно, издевается над колхозом. И для того, чтобы в колхозах известное число заколебалось, это имеет большое значение... Это еще имеет значение для крепости колхозов, для того, чтобы избавить от колебания колхозников». Сталин выступил против крайностей в полемике по поводу приусадебного хозяйства колхозников, в общем справедливо утверждая, что пока еще мы не дошли до того, чтобы колхозник получал необходимое ему от колхоза. Он считал, что нужно упорядочить размер подсобного хозяйства в колхозе, но наступать надо не на усадьбу колхозника, а на единоличника. «Надо создать такое положение, при котором бы индивидуалу в смысле усадебного личного хозяйства жилось хуже, чтобы он имел меньше возможностей, чем колхозник...» Установку на преимущество колхозника надо восстановить в области налогов, торговли и во всех остальных. По его словам, речь не шла о ликвидации единоличника, но о том, чтобы «в порядке экономических и финансовых мероприятий» его воспитать (?) и дать понять, «что им выгоднее быть в колхозе, чем в индивидуалах находиться», или же «выгоднее совсем уйти в город на работу, чем заниматься индивидуальным хозяйством, спекулировать, грабить, воровать, конокрадством заниматься и прочее». Поэтому надо усилить налоговый пресс, но в меру.
Таким образом, сказанное не оставляет сомнений в том, что отношение к единоличникам, как к людям преступных намерений, как к слою, чуждому советскому строю, которого нужно поставить в еще более строгие рамки, и в условиях так называемой «новой обстановки в деревне» сохранялось вполне. То, что носило название «экономических и финансовых мероприятий», оказывалось на поверку очередным ужесточением налогов, т.е. самым обыкновенным административным нажимом. Преимуществ для колхозника, как
13

видим, мыслилось достичь не столько всемерным подъемом его благосостояния, но искусственно, мерами подавления единоличного хозяина и его деловой инициативы.
Решительные возражения Сталина вызвали предложения ряда секретарей содействовать развитию промыслов в колхозах с целью увеличить денежные доходы их членов и занять рабочие руки в межсезонье. «Для чего нам нужны колхозы? Для полеводства и животноводства. Если поставить вопрос о подсобных предприятиях, то о животноводстве забудут». «Для промышленности есть промышленные пункты, для сельского хозяйства есть колхозы». Неожиданным выглядит тезис, что и для промышленности будет плохо, если у колхозников станет больше денег. «Если колхознику дать вполне достаточную обеспеченность, то он никуда на завод не пойдет. А вот на подземельные работы их и на аркане не затащишь. А вы говорите о том, что в колхозе фабрики, заводы открыть». Остается неизвестным, были ли эти слова обмолвкой или таково было убеждение вождя и его целевая установка, какими средствами надо обеспечивать приток рабочей силы из села в шахты, на заводы и новостройки.
По предложению Сталина, к осени обкомы и крайкомы партии, региональные земельные управления представили в ЦК новые справки и записки по проблемам сельского хозяйства, которые послужили основой для нового устава сельскохозяйственной артели и выработки позиций государственного руководства при его обсуждении. В настоящем издании публикуются такие материалы из Саратова, Воронежа и Киева.
В течение 1935 и 1936 гг. уровень коллективизации в стране стал подниматься. Источником роста являлось вступление в колхозы единоличников; но на процент коллективизации влиял также уход единоличников из сел и выход из колхозов тех его прежних членов, которые из-за материальной необеспеченности уезжали из деревни. Общее количество сельских хозяйств в стране продолжало уменьшаться.
В 1934 г. было организовано 19 897 новых колхозов, в 1935 г. — 13 792. Общее число колхозов по СССР достигло 245 864, уровень коллективизации на 1 июля 1934 г. составлял 71,4%, на 1 июля 1935 г. — 83,2%, на 1 июля 1936 г - 90,5%*.
В реальной практике именно налоговый нажим стал главным средством вовлечения единоличников в артели. А.А.Жданов на ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) заявил, что «для усиления коллективизации необходимо усилить налоговое обложение единоличников...», что и было сделано в следующем году. Были отменены существовавшие до этого ограничения во взыскании штрафов с единоличников. В 1935 г. нормы сдачи зерна государству для единоличных хозяйств были значительно повышены. Одновременно был усилен надзор за статьями доходов у этих хозяйств, ужесточены санкции против невыполнения или отказа от планов сева, от обязательств по зернопоставкам и т.п.
В записке заведующего секретариатом председателя ЦИК СССР и ВЦИК РСФСР, направленной М.И.Калинину в январе 1935 г., значение повышенного налога на единоличников оценивалось так. «Одна из важнейших сторон налога нынешнего года — воздействовать на честных трудящихся единоличников в направлении их коллективизации. И, как видно по нашим материалам, в данном отношении он играет огромную положительную роль и с успехом выполняет эту свою функцию». В то же время, как сообщалось в документе, немалая часть местных властей приняла новый нажим на «индиви-
1 Колхозы во второй сталинской пятилетке. М.; Л., 1939. С. 3.
14

дуалов» как сигнал к их ликвидации. Приводились факты вопиющих безобразий по отношению к единоличникам, не выполнявшим наложенных на них обязательств: у них ломали избы и хозяйственные постройки, продавали с торгов «буквально все, вплоть до хозяйственных мелочей». Практиковалось многократное предъявление налоговых обязательств, конфискация лошадей, коров, хлеба, картофеля, бытовых предметов. Автор записки возражал против непомерного налога к «группам, не интересным для колхозов — старикам, инвалидам, вдовам с детьми и многоедоцким хозяйствам с одним трудоспособным» (док. № 140).
Однако действенных мер против беззаконий в последующие месяцы принято не было. В начале августа того же года М.И. Калинину была направлена новая записка, в которой сообщалось о резком увеличении числа жалоб единоличников на чрезмерное обложение сельскохозяйственным налогом в текущем году. Как сообщалось в документе, ежедневно в секретариат председателя ЦИК поступало в среднем 200 — 300 жалоб только по налогу, тогда как раньше столько же жалоб поступало по всем вопросам. Каждый день на личный прием приходило от 20 до 40 жалобщиков, которые приносили по 20 — 30 и больше жалоб, а часто буквально от всех единоличников целого селения. Весьма характерно, что таких жалоб от колхозников не поступало совсем. Приводя материал о многочисленных вопиющих фактах огульного наложения непомерных налогов, «совершенно не соответствующих возможностям хозяйства, ведущих к их уничтожению», заместитель заведующего секретариатом президиума ЦИК М.А.Савельев предвидел еще большее увеличение потока жалоб и даже просил добавить в состав секретариата новых, «наиболее крепких» работников (док. № 232).
В состав IV тома включены материалы, относящиеся к работе II съезда колхозников-ударников в феврале 1935 г., где обсуждался проект нового Устава с/х артели, и кампании по пропаганде его содержания и принятии колхозами своих уставов. Если первый съезд колхозников, состоявшийся ровно два года тому назад, должен был продемонстрировать желание властей обозначить шаги к примирению с крестьянством, внести успокоение в среду растерянных и подавленных массовыми репрессиями и реквизициями людей, то работа нового съезда, не исключавшая парадности и славословия вождям, выглядела как своего рода неравноправный диалог между властью и колхозным крестьянством.
В комиссии по уставу и на самом съезде активисты колхозов и совхозов участвовали в обсуждении реальных проблем сельской жизни, обязанностей и прав членов артелей, которые должны были быть зафиксированы. Обязанностей оказалось намного больше, чем прав, однако, было бы ошибкой считать съезд только парадом. Впервые на этом съезде был поставлен вопрос о некоторых социальных льготах для тружеников села. На первом месте оказалось требование, по примеру рабочего класса, ввести в колхозах двухмесячный оплачиваемый отпуск по беременности. Делегаты предлагали внести в устав пункт об обеспечении личного скота кормами из колхоза, о запрещении дополнительных заданий после выполнения заготовительных планов. Возникло требование узаконить участие самих колхозников в выработке планов для артели, обычно просто «спускаемых» из районов. Эти положения были отвергнуты. Но, как явствует из материалов съезда и особенно из сводок о дальнейшем обсуждении уставов на местах, люди заговорили и о своих правах на отпуск, на пособия по болезни, на нормальное образование для молодежи, о нарушениях своих имущественных прав. Новый, более сильный толчок для всплеска активности жителей деревни был дан через год с лишним в ходе обсуждения проекта «сталинской конституции». После
15

съезда колхозников-ударников в центральные органы пошли письма и заявления с просьбами разобраться в многочисленных коллизиях, которые возникли во взаимоотношениях сельсоветов, колхозов с их членами в суматохе повальной коллективизации. Союзный Наркомзем должен был отвечать на эти запросы, которые отправлялись в провинцию обычно за подписью заместителя наркома А.И.Муралова.
Конечно, «дозировка» обсуждаемых на съезде вопросов и способы их решения, когда последнее слово оставалось за начальством, сохранялись в полном объеме. Многие кардинальные проблемы, давившие колхозное крестьянство, в уставе не нашли отражения. На самом съезде никто из рядовых участников не допускал возможности поставить под сомнение принцип «остаточного» обеспечения колхозников после всех видов хлебосдачи, который вновь был подтвержден принятым в феврале 1935 г. уставом артели.
Засушливая весна 1934 г., вызвавшая серьезный неурожай на Украине, вынудила власти вновь перекраивать сначала посевные, а затем и заготовительные планы. В мае уже после начала сева в ЦК ВКП(б) было решено расширить посевы поздних яровых: кукурузы, проса, гречихи — на 2,5 млн га, больше всего на Украине, а также на Средней Волге и в Западной Сибири. Еще на июньском пленуме ЦК секретарь ЦК ВКП(б) Украины С.В.Косиор критиковал районных работников, которые в определении урожайности «плетутся в хвосте за колхозами», а «многие политотдельщики уже срослись с местными людьми», «заботятся о том, чтобы их колхозы не обидели, не взяли лишнее». Но вскоре ему самому пришлось просить о скидках для Украины. 17 июля 1934 г. в секретном постановлении СНК и ЦК ВКП(б) предоставили Украине «фонд скидок» на 120 млн пуд., но и сниженный план оказался непосильным для республики (док. № 76). К концу сентября в новом обращении наверх украинские руководители вновь просили о помощи республике. Получив эту просьбу в Гаграх через Кагановича и Жданова, Сталин категорически ее отверг и выдал резкую отповедь ее авторам (док. № 85).
31 августа 1934 г. СНК и ЦК ВКП(б) приняли директиву о хлебозаготовках, где говорилось о резком понижении хлебозаготовок по Союзу. Чтобы возместить недород на Украине, необходимо скорейшее выполнение заготовок, использование политических и организационных средств, «законных» мер воздействия — штрафов и досрочного взыскания хлеба с колхозов и до 5-кратной рыночной стоимости несданного зерна с единоличников и привлечения к суду. Две трети членов обкомов направлялись на весь сентябрь на уборку. Предлагалось наказывать руководство тех районов, где работа шла плохо.
Возобновлялась прежняя практика посылки высоких уполномоченных, чтобы подстегнуть хлебозаготовки в районах страны. Поехали опытные бойцы Молотов, Каганович, Жданов и другие члены ЦК, многие хозяйственные руководители (док. № 79). В телеграмме из Омска В.М.Молотов предложил издать декрет о единовременном налоге на единоличников и мотивировать это ростом их денежных доходов. Он утверждал, что налог нужен для улучшения хлебозаготовок и благоприятных условий для хлебозакупок. «Опыт единовременного сбора в 1932 г. нам удался», — утверждал Молотов (док. № 84). Предложение Молотова было поддержано Сталиным. На местах опять возобновились снятия работников, выговоры, судебные дела. Говоря по справедливости, они не получили того размаха и разгула, как два года назад. Как говорилось в одном прокурорском документе, судебные власти «осторожничали», делали упор на организационные меры.
16

Внимание уделялось борьбе с потерями во время уборки хлебов. В записке И.В.Сталину 16 июня Н.П.Брюханов от имени ЦГК анализировал многочисленные причины крупных потерь хлебов, такие, как перестой колосовых, долгое хранение в валках и копицах, небрежная работа молотильных машин, значительные хищения и т.п. Предлагалось активизировать работу органов Наркомзема для сокращения потерь. По предложению В.М.Молотова Брюханов выступил со статьей в «Правде» на эту тему, где утверждал, что в текущей кампании разрыв между амбарным сбором и урожаем на корню в тысячах колхозов составлял несколько центнеров на один гектар. Статья стала началом не только пропагандистской кампании в печати, но и вызвала поток прямой критики и ведомственных распоряжений в адрес местных властей по этому поводу1.
Особенная настойчивость правительства в деле хлебозаготовок объяснялась не только пониженным урожаем, но и тем, что оно готовилось с нового года провести отмену карточной системы в городах, одновременно вдвое повысив пайковую цену на крупы и печеный хлеб. Был расширен еще один канал получения хлеба в руки государства из личных запасов крестьян. В сентябре правительство констатировало, что «при возросших потребностях страны в хлебе создается исключительно напряженное состояние в деле снабжения хлебом в текущем году» и потребовало немедленно провести закупки хлеба у крестьян, выполнивших все годовые обязательства, в размере 200 млн пуд. с твердым распределением по регионам. Был увеличен до 500 млн руб. товарный фонд для продажи сдающим хлеб. Местные власти были предупреждены под угрозой наказаний о личной ответственности за успех хлебозакупок (док. № 82).
Хотя хлебозакупка юридически выглядела как дело добровольное и даже выгодное, она изначально не была популярной у крестьян, имевших чаще всего весьма скромные запасы, особенно при низком урожае. Стоимость центнера проданного зерна лишь на 29% превышала заготовительную, а последняя вообще опускалась ниже всякой себестоимости. Поэтому в ряде случаев на местах вновь обратились к испытанным средствам нажима на крестьян: к разверстке закупочного плана по дворам, задерживали выдачу по трудодням до выполнения закупок, прибегали даже к штрафам. В Москву, в союзный ЦИК и в газеты пошли жалобы крестьян на произвол и беззакония. Единоличник, скрывшийся под псевдонимом «К.В.Голубев» из Западной области, жаловался в «Известия» на то, что председатель сельсовета разослал по домам такие повестки: «Повестка гр. д. Богданово (ф.и.о.). Остроженский сельсовет Вам предлагает на основании постановления общего собрания от 28 сентября 1934 г. в пятидневный срок продать в магазин № 4 100 кг ржи, 48 кг овса на получение промтоваров, в случае неуплаты в назначенный срок, то будет изъят в принудительном порядке». (Печать и подпись председателя сельсовета. Секретарь.) Автор добавлял: «С наказом: кто не примет, бросай в доме хозяина и уходи, а мы будем судить». Письмо направлено В.М.Мо-лотову с резолюцией редактора: «Дорогой В.М., отправляю для информации] ряд писем, полученных в редакции. Твой Н.Бухарин» (док. № 91). В другом письме колхозник Кошелев А.В. из с. Аркаево Средне-Волжского края сообщал, что хлеб в колхозе не выдавали до проведения хлебозакупок. Он писал, что работал все 365 дней, да жена 80, итого 445. На трудодень выдали 1,9 кг хлеба, всего 845 кг. Семья из шести человек, на одного человека 845 : 6 = 141 кг. В году 365 дней, значит, 141 кг : 365 = 386 г, из них
1 РГАСПИ. Ф 82 On 2 Д 56 Л. 45-47 об
17

гарнцевый сбор 12%, что составит 45 г. В результате остается 341 г. «Сами поживите, товарищи, на этих граммах. И притом, какие последствия будут от голодного колхозника» (док. № 99).
С определением валового сбора 1934 г. ведомства не торопились, сделав это лишь в начале кампании следующего года. 10 мая 1935 г. председатель Госплана В.И.Межлаук в письме В.М.Молотову сообщал, что ЦГК определила урожай прошлого года в 893 872 тыс. ц и средний урожай с га 8,5 ц, несмотря на «исключительно неблагоприятные» условия в ряде основных зерновых районов Союза. По его словам, более высокая техника и качество работы были гарантией того, что 1921 год не повторится. Межлаук предложил опубликовать эти данные ЦГК, что было поддержано Молотовым в сообщении Сталину (док. № 184).
Очевидно, что названные в записке Межлаука цифры показывали не тот хлеб, который реально получила страна и ее население, а пресловутый биологический урожай. По подсчетам Н.П.Брюханова, фактический сбор 1934 г. определялся в 7,3 ц и составлял 765 млн ц (4700 млн пуд.), а колхозные отчеты, по данным Наркомзема, показывали амбарную урожайность с одного га всего лишь 6,3 ц плюс 1 ц бесхозяйственных потерь.
К осени 1935 г. вновь обострились отношения между земельными органами и Комиссиями по урожайности разного уровня, к концу года переросшие в серьезный конфликт. Несмотря на известное упорядочение дел с планами хлебозаготовок и натуроплаты МТС, в их основе по-прежнему лежали намерения еще в начале уборки хлебов и с прежней жесткостью определить задания регионам, исходя из предварительного подсчета видов на урожай. Местные власти обвиняли ЦГК и ее подразделения в завышении урожайных показателей, но в иных случаях и сами не решались идти против завышенных заданий, огульно распространяемых на широкие территории. 19 июля 1935 г. Брюханов направил В.М.Молотову сводку видов на урожай по 49 республикам, краям и областям страны, определяемых совхозами и районными земельными управлениями в сравнении с ЦГК. Все показатели МГК отличались от местных в сторону завышения, разрыв колебался от 28% по Актюбинской области до 1% по Западной. В сентябре уполномоченный по заготовкам на Украине Степанский докладывал своему московскому начальнику И.М.Клейнеру, что большинство районных комиссий по определению урожайности Одесской и Днепропетровской областей с делом не справились. Они не захотели принять на себя «политическую ответственность» и согласовать свои прежние оценки с фактическими обмолотами, надеясь, что это сделает межрайонная комиссия. Основания для такого поведения, видимо, были, так как в одном районе были устроены три показательных процесса с обвинениями в антигосударственных тенденциях при оценке урожая. Степанский предлагал увеличить количество комиссий, поднять качество используемых материалов, согласовать их с массовыми обмолотами1.
Руководству Госплана последовала докладная записка от его начальника отдела с/х Верменичева, в которой он выражал несогласие с цифрой 8,4 ц с га «нормально-хозяйственного урожая» 1935 г. в среднем по всем секторам, которая была представлена ЦГК на утверждение в ЦК и правительство. В развернутом тексте он давал критику методологии, используемой ЦГК, отмечая улучшение агротехники в сельском хозяйстве во время посева, рост сортовых посевов и удобрений, сокращение сроков и качественное улучшение уборочных работ. По его мнению, урожайность, установленная комиссией,
1 РГАЭ Ф 8040 Оп 6 Д 70 Л 175-182
18

являлась заниженной, она должна быть не менее 8,8 — 9 ц с га, и ее опубликование «может дезорганизовать общественное мнение и создать совершенно ложное представление о наших успехах в сельском хозяйстве». Он возражал против множественности терминов и видов урожайности, применяемых ЦГК, насчитывая пять видов таковых, от биологического до амбарного, утверждал, что даваемые ею цифры урожайности и валового сбора ни в коей мере не отражают ни роста, ни фактического увеличения хлеба в стране. В заключение Верменичев предлагал ЦГК пересмотреть урожайность по регионам «с тем, чтобы последняя отражала имеющиеся сдвиги в сельском хозяйстве и рост хлеба в стране, а также удовлетворяла бы требованиям заготовительных органов.., нуждам социалистического хозяйства»1.
Последний аргумент был весьма весомым в тогдашней обстановке. Атмосфера продолжала накаляться, и накануне совещания в ЦК по вопросам сельского хозяйства, происходившего 5 — 7 декабря 1935 г., возник острый конфликт. Против ЦГК выступили нарком земледелия М.А.Чернов, заведующий с/х отделом ЦК ВКП(6) Я.А.Яковлев и председатель комитета заготовок с/х продуктов И.М.Клейнер. Они возражали против доклада председателя ЦГК В.В.Осинского, в котором давалась цифра валового сбора зерновых за 1935 год. В нем хотя и констатировался факт роста собранного в стране хлеба, но не в той степени, как считали названные руководители (док. № 273). Сверху потребовали объяснения.
Объяснения пришлось давать Н.П.Брюханову. В докладной записке И.В.Сталину и В.М.Молотову о принципах определения урожайности от 15 декабря он сообщал, что возражения трех руководителей основаны на смешении нормально-хозяйственного урожая и фактического сбора хлеба. Доклад Осинского, по его словам, обосновывал нормально-хозяйственный урожай. Довольно длинная докладная записка Брюханова интересна тем, что она подробно излагает методы и приемы сбора данных и способы расчета, используемые комиссией. Отвечая на обвинения в путанице с определением высоты урожая в ЦГК, Н.П.Брюханов употребил термин «нормальной хозяйственной урожайности», само понятие которой, по его словам, содержало в себе ряд условных моментов, «в цифровом выражении не определенных и не могущих быть измеренными». По его словам, ЦГК подсчитывала три уровня урожаев: 1) биологический урожай (на корню); 2) нормально-хозяйственный урожай, «который мог бы быть получен при условии уборки хлебов без превышения технически допустимых потерь»; 3) фактический сбор хлеба, или амбарный урожай, заприходованный в хозяйствах (предыдущий объем минус «бесхозяйственные потери»). Он признавал, что в 1933 и 1934 гг. ЦГК располагала лишь «ориентировочными данными по некоторым культурам и данными об обмолоте в ограниченном количестве колхозов», поэтому «мы вынуждены были определять условную и спорную нормально-хозяйственную урожайность» (док. № 274). Фактический сбор с гектара в 1934 году был 7,3 ц.; колхозные отчеты (по сведениям НКЗ) давали амбарную урожайность 6,3 ц с га, а бесхозяйственные потери всеми признавались более 1 ц с га.
Что касается 1935 г., то впервые введенная в этом году сводка учета обмолотов во всех колхозах и увеличенное количество измерений метровками урожая на корню позволяли отказаться от условной и спорной нормально-хозяйственной урожайности, а определять «единственно реальные величины, которые можно проверить, это —1) урожай на корню и 2) фактический ва-
1 РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 32. Д. 613. Л. 21-25.
19

ловой сбор хлебов». По его подсчетам, урожай на корню в 1935 г. для всех зерновых хлебов определялся в 9,1 ц с га и составлял 940 млн т., или 5700 млн пуд.; фактический же сбор хлеба в стране составил 7,7 ц с га, или 800 млн т (4900 млн пуд.).
Брюханов полагал, что «только переход к исчислению и утверждению цифр реального урожая и фактического сбора выявит реально достижения зернового хозяйства, дающего в течение трех лет... высокий и ежегодно повышающийся сбор хлеба в стране». Вносились новые предложения: принять приведенные им расчеты и отказаться в 1935 г. от утверждения нормально-хозяйственной урожайности зерновых хлебов. Далее следовали доводы, опровергающие те фактически неверные сведения и политические обвинения, которые приводились в письмах Клейнера и Яковлева. Он отвергал позицию Яковлева о том, что комиссии не должны принимать урожайности ниже, чем принимают по видам на урожай местные организации. «Мы такой позиции не разделяем, — писал он. — Партия и правительство требуют от нас определения действительной урожайности, не завышенной и не заниженной».
Чего на самом деле желали «партия и правительство», выяснилось буквально на следующий день. Политбюро ЦК ВКП(б) в решении «Об урожае зерновых культур в 1935 г.» (тт. Брюханов, Чернов, Яковлев, Клейнер, Межлаук В., Краваль, Темкин) постановило: «1) Определение понятия урожайности, метод исчисления урожайности, как и исчисление валового сбора зерновых, даваемые ЦГК по урожайности, считать неправильными, ненаучными, произвольно занижающими как урожайность на гектар, так и цифру валового сбора... 3) Считать отныне признаком определения урожайности на гектар фактический сбор урожая с гектара с учетом потерь в хозяйстве и расходов на поле, а признаком, определяющим размеры валового сбора в стране — считать валовую продукцию зерна, исчисляемую на основании урожайности на гектар». ЦГК должна была изъять из обращения выпущенный ею «Доклад об урожайности» и срочно представить новый на основе указаний Политбюро, а контрольным комиссиям проверить причины и источники ошибок ЦГК. Лишь 29 апреля 1936 г. Политбюро ЦК постановило: «Утвердить принятые ЦГК цифры урожайности 1935 г. как по Союзу в целом, так и в пообластном и покультурном разрезах, исходя из размера урожайности в 8,7 ц с га» (док. № 275).
Таким образом, можно констатировать, что несмотря на сложнейшую обстановку в стране и партии в середине 1930-х годов, на стремление ведущих партийных кругов приукрасить успехи коллективизации, ее производственные достижения, показать, что хозяйственные планы успешно выполняются, что зерновая проблема практически решена в стране, среди старых партийцев, близких к научным кругам, к которым принадлежал советский экономист, академик В.В.Осинский и его заместитель, бывший наркомфин Н.П.Брюханов, не исчезли настроения и намерения представить действительную статистическую картину состояния зернового хозяйства в стране и выработать метод определения реальных урожаев и валовых сборов для огромной территории с ее климатическими, социальными и национальными особенностями.
В настоящем сборнике помещено довольно много документов, относящихся к деятельности органов юстиции — прокуратуры СССР и Верховного суда. В эти годы названные учреждения ставили своей задачей две главные линии деятельности: одна, о чем говорилось выше, это реабилитация, снятие судимости и смягчение наказаний для тех колхозников, которые были осуждены в годы массовых репрессий за незначительные проступки, и второе — при помощи судебных мер содействовать выполнению «хозяйственно-полити-
20

ческих кампаний», — таких, как весенний или осенний сев, уборка урожая, хлебосдача, сохранение поголовья лошадей, общественного имущества, а с весны 1935 г. — соблюдение Устава с/х артели на местах. Кроме того, по отношению к отдельным категориям крестьян в различных регионах применялись и внесудебные меры — выселения из мест проживания, которые осуществлялись с санкции Политбюро органами НКВД. Такие документы с подробными комментариями также увидели свет на страницах этого тома.
В начале 1934 г. прокуратура УССР издала циркуляр о нарушениях в распределении доходов между колхозниками за 1933 г. В документе обращалось внимание на многочисленные задержки выдачи хлеба и других продуктов, разбазаривание трудодней и плохой учет, запущенность счетоводства. Фиксировались многочисленные факты грубой уравниловки и т.д. Циркуляр требовал проверить и снять неправильно начисленные трудодни. В Киевской области председатель колхоза в с. Сатаровка и счетовод за неправильные записи были осуждены к лишению свободы и принудительным работам. В Харьковской области председатель колхоза Биляк уменьшал количество трудодней тем, кто работал в поле, а добавлял близким ему людям. По суду Биляк получил 3 года лишения свободы. Обычными были массовые неоправданные штрафования колхозников и единоличников, налагаемые без разбора: за неуплату мясо- и маслоналога, за опоздание с уплатой, за задержку требуемых сведений, за неучастие в дорожном строительстве. Жалобы на самоуправство не разрешались годами.
Все эти документы свидетельствуют о том, что прежняя атмосфера произвола, хоть и осуждаемая сверху, изменялась очень медленно. Некоторый итог этому подводил приказ прокурора Союза ССР от 11 мая 1935 г. о надзоре за законностью органов власти, в котором перечислялись многочисленные нарушения закона областными организациями. Среди них на первом месте стояло незаконное распоряжение колхозной землей, командование колхозами и незаконное распоряжение их имуществом, противозаконные аресты и т.п.
Издавались специальные циркуляры о борьбе с массовым убоем скота. Был осужден на 10 лет заключения председатель колхоза, который позволил забить 181 голову скота, ссылаясь на отсутствие кормов. Судили также колхозников за убой телят, переданных по постановлению Совнаркома СССР от 8 августа 1933 г. «О помощи бескоровным колхозникам в обзаведении коровами» (док. № 163).
В циркуляре прокурора СССР И.А.Акулова весной 1935 г. говорилось об отставании карательной политики от хода посевной кампании, что сводило якобы к нулю ее результаты. По РСФСР по 1362 делам, возбужденным при подготовке к севу, осуждено лишь 412 чел. По УССР — по 700 делам было вынесено лишь несколько десятков приговоров.
Предлагалось усилить борьбу с преступлениями, связанными с использованием минеральных удобрений, привлекать единоличников в случае отказа от сева или «злостной (?) ликвидации хозяйства» по статье 61 УК РСФСР. Особенно строгие санкции выдвигались, как всегда, против кулаков (док. № 188, 220, 225).
Другой документ, исходивший от прокуратуры РСФСР (информационная сводка о подготовке к весеннему севу 1935 г.), интересен перечнем тех дел, за которые судили крестьян в Московской области. Было возбуждено 730 дел. Судили за преступное хранение семян и хищение — 197 дел, за преступное отношение к коню — 352, за срыв ремонта тракторов — 11, за срыв ремонта сельскохозяйственного инвентаря — 26, за незасыпку единоличниками семенного и страхового фондов — 84, прочих — 41. В народные суды
21

было передано 477 дел, было осуждено к лишению свободы 129 человек и 349 — к исправительно-трудовым работам (док. № 148).
Как видим, среди перечня причин возбуждения судебных дел немало таких статей, которые в нормальных условиях вообще не могли возникнуть или подлежали гражданским искам. Недаром в директивном письме Верховного суда СССР от 17 мая 1935 г. осуждалось распространение «уголовной репрессии за мелкие и бескорыстные проступки», говорилось о механическом принятии к производству дел, того не заслуживающих. Но в то же время среди «крупных преступлений» наряду с массовым падежом и абортировани-ем маток фигурировало «саботирование использования сельскохозяйственных машин», что было, вообще говоря, плохо доказуемо. Неудивительно, что перелома в отношении осуждения председателей сельсоветов и колхозов, бригадиров и т.п. не произошло (док. № 188).
Органы юстиции отмечали, что в 1933 — 1934 гг. грубо насаждалась штрафная политика в отношении колхозников и единоличников. В иных сельсоветах штрафы накладывались без разбора, без учета целесообразности и пачками. В докладной записке к председателю СНК Молотову Прокуратура Союза ССР соглашалась с точкой зрения Наркомзема, что отсутствие строгого порядка рассмотрения жалоб колхозников об их неправильном исключении из колхоза приводит нередко к произволу местных органов в этом деле (док. № 26).
В Восточно-Сибирском крае осенью 1934 г. по судебным делам о зернопоставках в единоличном секторе было осуждено 249 человек. Саботажем признавалась продажа и укрытие хлеба, продажа другой продукции на рынке до сдачи госпоставок, зафиксированные в Черемховском, Тулунском и Кан-ском районах. В Иркутском районе за отказ продать государству 26 пуд. хлеба был осужден на 2 года заключения единоличник Долусаев. В Балах-тинском районе штрафы были наложены на 124 единоличника на сумму 92 950 руб. Единоличник Мосин за несдачу 12 кг зерна оштрафован на 750 руб., Пашенников за 12 ц. — на 500 руб. Прокурором области принесен протест на беззаконие. В других районах, по мнению прокуратуры, наоборот, был проявлен либерализм к единоличникам, уклоняющимся от сдачи зерна. Так, народный суд Партизанского района за несдачу 78 ц хлеба осудил единоличника Никитина лишь на 8 месяцев заключения. Председатели колхозов осуждались за задержку хлебосдачи, за оставление полей неубранными и т.п. проступки.
Документы, помещенные в томе, показывают, что по размаху репрессий в эти годы выделялся Западно-Сибирский край. Мы специально приводим таковые, в том числе местные, полученные из Новосибирского госархива, чтобы отразить эту особенность сибирской деревни в изучаемое время. Даже в письмах союзной прокуратуры и Верховного суда, начиная с 1934 г. не раз прямо указывалось на неоправданные массовые осуждения крестьян, не вытекающие из тяжести совершаемых ими проступков. В директивном письме Верховного суда СССР «О судебной работе в уборочную и хлебозаготовительную кампанию» от 17 мая 1935 г. (см. док. № 188) говорилось, что в большинстве мест уборка и хлебопоставки 1934 г. выполнены в срок, «при сравнительно небольшом количестве осужденных». В числе областей и краев, где выполнение хлебозаготовительного плана «прошло с большим напряжением», назывался Западно-Сибирский край. Здесь были допущены массовые осуждения крестьян и в широком масштабе извращение законов. Причины, по мнению Верховного суда, состояли в неподготовленности к указанным кампаниям краевых органов юстиции, в отсутствии массовой работы и допущении вредительской работы классовых врагов. Когда же обнаружился «ку-
22

лацкий саботаж», упорное уклонение единоличников от хлебосдачи, «судебные органы растерялись и... встали на путь массовой репрессии и грубейших извращений социалистической законности». Судя по материалам, одним из поводов для такой оценки со стороны Верховного суда СССР было постановление Западно-Сибирского исполкома и крайкома от 4 октября 1934 г., по которому из партии исключалось и подвергалось партчистке все руководство Калачинского района за невыполнение годового плана хлебосдачи, которое затем отдавалось под суд. Распускались два колхоза, их члены предварительно подвергались штрафу и продаже имущества, а жены колхозников высылались на север края. Но руководство края продолжало прежнюю политику. В томе представлены документы с просьбами краевых организаций в Политбюро ЦК применить такие репрессии, как лишение приусадебных участков, к тем единоличникам, кои саботировали сев, а также высылку единоличных хозяйств из сел, где они преобладали, в Нарымский округ.
Всего за 1935 г. было осуждено по Западно-Сибирскому краю 2825 крестьян, в 1936 г. — 1512 человек, из них 812 единоличников, в том числе 142 кулака (видимо, бывших). Есть основания полагать, что кроме общих обстоятельств на политику в отношении деревни влияли субъективные, личные качества главных краевых начальников — Эйхе и Грядинского. Бросается в глаза также жестокость приговоров против семи единоличников, осужденных к расстрелу за саботаж сева и хлебозаготовок и контрреволюционную агитацию в связи с проектом конституции 1936 г.
Не менее массовыми, чем репрессии против единоличников за несдачу хлеба, оказывались приговоры, связанные с плохим уходом за лошадьми и другими животными. В 1934 г., по неполным данным прокурора УССР, за «хищническое и небрежное отношение к лошадям» на Украине осудили 13 281 человека. Они касались в основном не единоличников, а колхозников. Половина осужденных привлекалась к ответственности за кражу скота, другие — за бесхозяйственность и обезличку, приводившие к огромному числу истощенных лошадей в колхозах. Хотя около 10 тыс. чел. были приговорены к мерам, не связанным с лишением свободы, прокурор считал, что значительная часть таких дел вообще не должна была попасть в суд (док. № 353, 354).
За 1934 — 1936 гг. составители IV тома не имели из Центрального архива ФСБ РФ таких развернутых аналитических справок и информационных материалов, которые составляли органы ОГПУ в предшествующие годы для высшего руководства. Мы не найдем в томе статистических таблиц с данными о крестьянских восстаниях и массовых волнениях, убийствах активистов и т.п. Сопротивление хозяйственной и репрессивной политике властей принимало пассивные формы невыполнения заданий, ухода из сельской местности, сокрытия доходов от различных видов индивидуальной деятельности. Основными информационными документами, исходившими от областных и краевых управлений созданного в июле 1934 г. НКВД СССР были так называемые «спецсообщения», обычно направлявшиеся начальнику секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности Г.А.Молчанову. Они содержали информацию о деятельности враждебных и кулацких элементов, но главным образом освещали текущие хозяйственные вопросы в негативном плане. Эти, безусловно, ценные материалы, которые не были ранее известны исследователям, важны для понимания состояния хозяйства, поведения и психологии жителей деревни.
Другая серия документов из Центрального архива ФСБ открывает почти неизвестные страницы, относящиеся к вопросу о депортациях из деревенских районов в 1934 — 1936 гг., считавшиеся относительно спокойным временем. Скажем прямо, эти документы изменяют наше прежнее представление о мас-
23

штабе и характере внесудебных выселений и переселений крестьян по политическим мотивам, производимых государственной властью. По широте и, возможно, по драматизму это, конечно, не могло сравниться с первыми годами коллективизации и раскулачивания. Тем не менее, эти репрессии захватили многие тысячи семей и сотни тысяч крестьян.
Как уже говорилось, выселения производились в первую очередь по мотивам политическим, и в меньшей мере — в наказание за невыполнение заданий государства. В томе приводятся 4 документа на эту тему, и гораздо большее число используется при комментировании. По содержанию они в основном однотипны. Это меморандумы наркома внутренних дел местным управлениям с распоряжениями о выселении из региона определенных категорий крестьян и их количестве, почтотелеграммы такого же содержания, а также «Справка о выселении кулачества и антисоветского элемента» с января по июнь 1935 г. (док. № 4, 123, 142, 159, 174). Названные материалы представляют достаточно полную картину переселения отдельных категорий крестьян с 1934 по 1936 г. в различные районы страны. Первый меморандум, подписанный начальником СПО ОГПУ Молчановым от 3 января 1934 г., сообщает о том, что «плановое выселение кулачества отменено». Последующие материалы содержат приказы о выселении с указанием количества дворов, места вселения, срока и самой процедуры перевозки высылаемых. «Справка» дает точные сведения о том, откуда, куда и сколько было переселено за первую половину 1935 г.
Инициатива о выселении нередко исходила от местных партийных органов. Среди документов тома есть письма в ЦК ВКП(б) из Новосибирска с просьбой разрешить выселение единоличников и отчетом о его завершении (док. № 189, 191, 192). В записке Г.Г.Ягоде по прямому проводу от уполномоченного НКВД по Азово-Черноморскому краю П.Г.Рудя от 2 июня 1935 г. сообщалось о решении крайкома партии выслать из края 1500 кулаков с семьями как контрреволюционеров. Рудь полагал, что такая мера «своевременна и необходима». 14 июня Ягода дал директиву с согласием на высылку. 750 семей высылались в Коми-область и столько же в северные районы Красноярского края. В УНКВД Архангельской области и Красноярского края направлены меморандумы об отправке людей с требованием разместить их «в наиболее далеких северных районах», чтобы исключить возможность побега (док. № 196—198).
Поздней осенью 1934 г., одновременно с новым нажимом на единоличников и введением 300-миллионного единовременного налога началось санкционированное правительством выселение «саботажников». 5 ноября приказом Г.Г.Ягоды предлагалось выселить с Украины на Беломорско-Балтийский канал 1 тыс. семей единоличников за саботаж. В декабре Пятигорску было разрешено переселить внутри Северо-Кавказского края до 3500 «оставшихся кулацких хозяйств». Еще 2 тыс. «антисоветских семейств» из приграничных районов Украины также отправлялись на строительство канала.
Выселения продолжались и в 1936 г., в том числе из Ленинградской области, Ойротии, Дагестана и Чечено-Ингушской автономной области. Намерение таким способом не только устранить из «засоренных» мест «ненадежный» элемент, но и обеспечить рабочей силой вновь строящиеся крупные объекты, прямо вытекало из документов, предлагавших уже существовавшие ранее спецпоселения из Сталинградской и Саратовской областей перевести в Таджикистан с целью освоения Вахшской долины. Как видно из вышеупомянутой «Справки», за 4 первых месяца 1935 г. были выселены из родных краев 21 041 семья и 99 448 человек. Но общее количество населения, депортированного за три года, еще предстоит выяснить.
24

В материалах тома читатель найдет большое количество документов, характеризующих состояние как колхозного, так и всего сельскохозяйственного производства за указанные годы. Кроме названных ранее материалов ЦК ВКП(б), обсуждавших вопросы сельскохозяйственной политики, положение дел в деревне и представлявших картину состояния деревни по стране и ее регионам, в него входят постановления Политбюро ЦК ВКП(б), в которых утверждались годовые планы по сельскому хозяйству, планы хлебозаготовок и хлебозакупок, отдельные решения о развитии животноводства, других отраслей сельского хозяйства и т.п. Государственные хлебозаготовки по-прежнему находились в центре аграрной политики партийно-государственного руководства страны.
Помещены в томе справки и сообщения сельскохозяйственных наркоматов, местных партийных и советских органов о положении в сельском хозяйстве. Даются сообщения различных ведомств, доклады инструкторов ЦИК СССР и аналитические записки Всесоюзного института экономики сельского хозяйства (ВНИИЭСХ) по отдельным вопросам. Есть информация о ходе уборки урожая в различных регионах страны, о финансовом состоянии колхозов и их взаимоотношениях с МТС, о животноводстве, о стахановском движении в сельском хозяйстве, об уборке урожая и т.д. Упомянутые выше спецсообщения местных управлений ОГПУ (НКВД) обычно были приурочены к очередным хозяйственным кампаниям. Наряду с докладами о политических настроениях деревни они освещали подготовку к посевной, состояние семенных фондов и ремонт тракторов, ход сева и состояние живого тягла, продовольственные затруднения и уборку урожая, внедрение севооборотов и т.д. Названный вид документов отличает локальное содержание, упор на негативные стороны и фактологичность, заметная узость обобщений и стремление увязать провалы в делах с наличием враждебных элементов. Однако, такие особенности нисколько не умаляют ценности названных исторических источников для понимания реального положения в сфере сельскохозяйственного производства и свойственных тому времени сложных условий хозяйственной деятельности. Именно здесь читатель приобретет многое для конкретного представления о деревне середины 1930-х годов и поведении крестьянства в формирующейся колхозной системе.
Ситуация в сельском хозяйстве, основанная на желании высшей власти взять под свой контроль как можно больше видов деятельности, приводила к постоянному расширению планируемых показателей в области сельского хозяйства и распространению этой практики на каждую область, край и затем район и колхоз. В планах стали указываться сроки не только подъема паров и зяби, посева, но и вывоза навоза, площади и сроки «сверхраннего» сева, определяться не только общие, но и частные агротехнические приемы в масштабе всей огромной страны с ее природными и хозяйственными различиями.
Чтобы обеспечить исполнение всех бесчисленных распоряжений и указаний, необходимо было предусмотреть санкции, налагаемые на лиц, которым вменялось в обязанность осуществлять эти меры на деле. В томе показано, что постоянно возрастало число постановлений высшей власти с перечнем санкций, в судебном и административном порядке налагаемых на сельских работников всех рангов, начиная от представителей местной администрации, председателей колхозов, директоров МТС и совхозов и кончая рядовыми колхозниками. Нарушения и просчеты, которые в иных условиях касались лишь самого хозяина, отныне рассматривались как проступки или даже преступления против общественного хозяйства и карались санкциями от штрафов до тюремных сроков. Скажем, хозяин нанес повреждение лошади или
25

не сумел сберечь теленка — прежде за это он отвечал только перед самим собой. В 1934 г., по неполным данным, сообщенным Генеральным прокурором УССР Киселевым, за хищническое и небрежное отношение к лошадям был осужден 13 281 человек. В колхозах в основном были осуждены конюхи и рядовые колхозники, но было немало председателей колхозов и бригадиров.
Обстоятельную и углубленную характеристику колхозного хозяйства и основных элементов колхозного производства, а значит и сельского хозяйства страны в целом, позволяют получить таблицы, извлеченные из сводных годовых отчетов колхозов страны за 1934 — 1939 гг.1 Сводные годовые отчеты были составлены статистическим отделом Наркомзема СССР на основании годовых отчетов колхозов, обобщенных по краям, областям и республикам. Они никогда ранее не публиковались. В РГАЭ хранятся тома, содержащие сотни таблиц большого формата, отражающие как различные стороны состояния колхозов в целом по СССР и отдельным административным территориям, так и результаты их производственной деятельности за хозяйственный год. Они содержат сведения о числе дворов и населении колхозов, многочисленные натуральные показатели; показан выход продукции в натуре и в денежном выражении, рассчитаны средние цифры по стране и ее регионам. Приведены данные о землепользовании, посевных площадях, валовых сборах и урожайности основных культур, показано состояние общественного животноводства, участие МТС в колхозном производстве, а также данные об оплате трудодня и личном (индивидуальном) хозяйстве колхозников и многое другое. Статистические материалы дадут возможность историку и просто читателю составить действительную картину экономики колхозов, труда и быта колхозников. Уникальный характер и ценность данных статистики повышается, поскольку они восполняют крайне скудные статистические публикации этого времени, объясняемые нежеланием властей представлять общественности на фоне новой конституции и выборной кампании сведения о неблестящих реалиях на селе. Не менее ценно то, что по своей сути колхозные отчеты подводили итог многочисленным расчетам и ведомственным спорам о продукции хлеба в стране. Здесь давались цифры не каких-либо видовых или биологических урожаев, но данные о реальном, амбарном валовом сборе хлеба в колхозах, т.е. том фонде, из которого большую часть надо было сдать и продать государству, засыпать семена, фураж и т.д., и только то, что останется, раздать колхозникам. Поэтому с помощью таблиц есть возможность проверять другие статистические выкладки.
Состав таблиц и их формуляры за разные годы не были одинаковыми и одинаково полными; с одной стороны, они отражали те стороны, какие в первую очередь интересовали власти, выражали ведущие политические интересы, с другой — образовывались новые области, территориально и количественно объем данных расширялся. Это отчасти мешает прямому сопоставлению показателей за разные годы. За 1934 г. в связи с подготовкой устава артели наряду с общими показателями на одно из первых мест выступала разработка данных о приусадебном хозяйстве колхозников; в таблицах за 1936 г. много места уделено сведениям о финансовом состоянии и денежных расчетах колхозов с учреждениями и своими членами. Тем не менее, такое сравнение важнейших данных безусловно возможно при внимательном анализе таблиц.
К сожалению, сводные годовые отчеты не снабжены текстовыми аналитическими справками, содержащими выводы из обширных статистических ма-
' Материалы годовых отчетов об экономическом положении колхозов и колхозников за 1934 — 1939 гг. будут помещены в Приложении к 5-му тому настоящего издания.
26

териалов и заключения о достижениях и недостатках, их причинах и направлении последующей деятельности. Впрочем, не нам упрекать тогдашних нар-комземовских статистиков, и без того сделавших многое для истории.
По данным таблиц, в 1934 г. 39,1% всех учтенных колхозов страны имели урожай до 6 ц зерна. В хлебозаготовку от 20 до 40% всего сбора хлеба сдали 32,5% колхозов. До одного рубля на трудодень (включая натуру) получали колхозники в 79,8% колхозов. До 2-х кг хлеба на трудодень было выдано в 46,5% колхозов, от 5 кг и выше — в 10,7%. 2,6% колхозов не выдавали хлеба совсем. Валовой сбор зерновых и бобовых в 1935 г. в колхозах составил (округляя) 571,3 млн. ц, в 1936 — 464,8 млн. ц; урожайность составила 7,2 и 5,04 ц с га. В 1935 г. в колхозах в среднем по стране пришлось 2,1 ц зерновых на едока и на трудодень 2,4 кг. Из урожая 1936 г. около 10 тыс. колхозов совсем не выдавали зерна по трудодням, 26,5% не выдавали денег, около 100 тыс. — картофеля. От И коп. до одного рубля выдали своим работникам по трудодням 175,8 тыс. колхозов, свыше 3-х рублей — 10,6 тыс. До 2-х кг зерновых и бобовых выдавали 171 тыс. колхозов; свыше 5 кг — около 8 тыс.
Сводка о выполнении заданий второй пятилетки по сельскому хозяйству в 1936 г., представленная председателем Госплана В.И.Межлауком в правительство, показала, что в этом (правда, крайне неблагоприятном по погодным условиям) году большинство важнейших показателей сельскохозяйственного производства, даже завышенных по зерновым культурам, не превышали двух третей от планируемых на конец 1937 г. Можно предположить, что именно такие неудачи стали одной из серьезных причин обострения политической ситуации в стране.
Комплекс документов IV тома с очевидностью проясняет состояние колхозного сельского хозяйства в 1934 — 1936 гг. и позволяет ответить на вопрос о тех факторах, которые обуславливали стагнацию аграрного производства в стране, задерживали его движение, были причиной его неустойчивого состояния. Уже говорилось, что коренные обстоятельства этого лежали прежде всего в социально-экономическом положении колхозов и материальном положении самих колхозников. Однако, если брать область непосредственного ведения хозяйства, то мы должны будем углубиться в малоизученную пока область тогдашней агротехники. Во многом сконструированная сверху колхозная структура, исходившая в основе не из интересов самих колхозов, но из интересов сиюминутного достижения высокой индустриальной мощи государства, не имела достаточных импульсов для развития. Составные элементы этой заново формируемой системы находились в слабом взаимодействии, с трудом соединялись в единый слаженный организм. Чтобы поддерживать движение плохо состыкованного механизма, было необходимо постоянно усиливать «руководство партии», т.е. осуществлять постоянный надзор и давление на сельских тружеников со стороны всего разветвленного аппарата власти.
Знакомство с документами позволяет установить причины, которые обусловливали застойное состояние сельского хозяйства тех лет, и прежде всего ограничивали подъем его зерновой отрасли, рост урожайности и валовые сборы зерна. Полеводство, основа всего сельского хозяйства, пребывало на низком уровне. Как явствует из представленных материалов, и в частности из выступлений участников на пленумах ЦК ВКП(б), поспешные социальные и организационные преобразования в деревне, сведение полей в крупные массивы и борьба за безоглядное расширение посевных площадей в стране отрицательно сказались на состоянии даже прежней невысокой агротехнической культуры. Старая система полеводства была разрушена, а новая отсутствовала как в теории, так и, тем более, в колхозной практике. Очевид-
27

но, что необходимость внедрения элементарных правил агротехники в колхозно-совхозное производство все более осознавалась на высшем и среднем уровне руководства. С этого времени Политбюро ЦК и правительство СССР ежегодно устанавливали директивным путем планы сельского хозяйства, стали давать при этом и перечень агротехнических мероприятий в масштабе всей страны и сроки их исполнения. Так, в постановлении Политбюро от 9 февраля 1936 г. «О плане сельского хозяйства на 1936 год» перечислялись задания по клеверосеянию, вывозке навоза, по лесонасаждению. Предъявлялись требования краям и областям представить подробный план подъема паров с выполнением к указанным срокам, с перечислением числа культивации за сезон. Устанавливались также задания на посев яровизированными и сортовыми семенами, сроки проверки семян на всхожесть и их качество, на проведение прополки, полива и завоз минеральных удобрений. В постановлении впервые появился важный пункт об отмене льгот за перевыполнение плана сева, что, как говорилось в документе, нарушало правильные севообороты, и об отказе от пресловутого «сверхраннего» и аэропланного сева. Таким образом, абсолютная вера в силу приказа процветала и в таком тонком и весьма специфическом, конкретном деле, как агрономия. С каждым годом перечень агротехнических мер расширялся и детализировался. Но несмотря на частичное улучшение дела, никакая регламентация и контроль не были в состоянии заменить настоящий уход за полями, который зависел от уровня агротехнической культуры, от правильно поставленной агрономической службы, наличия достаточных материальных средств для обработки посевов, добросовестности и прилежания каждого работника.
В интересующее нас время отмечалось известное упорядочение в области отдельных способов агротехники в значительном количестве колхозов, однако, это еще не означало качественного перелома в этом деле. Хотя и с меньшим напряжением, чем раньше, но по-прежнему с трудом создавались семенные фонды во многих колхозах и целых районах. Обычным было отставание колхозов с подготовкой к весеннему севу. Спецсообщения местных управлений О ГПУ — НКВД в преддверии весеннего сева содержали многочисленные факты плохого качества семян, неудовлетворительного ремонта тракторов и сельхозмашин, нехватки кормов для скота, сокращения и истощенности рабочих лошадей, ухода из села колхозников, оставляющих колхозы без рабочих рук (док. № 6, 8, 10, 12, 15, 181, 182, 295, 297, 361 и др.). Середина 1930-х годов была временем быстрого внедрения в сельское хозяйство тракторной техники, но, несмотря на это, во многих местах по-прежнему сказывалась чрезмерно высокая нагрузка на работника и лошадь во время полевых работ, прежде всего в восточных районах, где сроки сева и особенно уборки были чрезвычайно короткими, а люди из колхозов отвлекались на работу в промышленность (лесоразработки, добыча золота и др.) (док. № 65). Планы посева, «спускаемые» сверху, зачастую не были согласованы с заданиями по севообороту, порою вообще превышая наличные земельные площади в колхозах.
Как отмечал в выступлении на пленуме ЦК нарком земледелия М.А.Чернов, несмотря на то, что с весны 1936 г. механизация стала охватывать такие виды полевых работ, как тракторный посев, боронование и дискование зяби и т.п., урожаи продолжали страдать от плохой очистки семян, от чрезмерно долгого весеннего сева, от преждевременного посева поздних зерновых культур, требующих прогрева почвы (кукуруза, гречиха, конопля), от невыполнения планов зяблевой пахоты и отставания в подъеме паров и уходе за ними. Колхозы хронически не справлялись с прополкой культур, для чего требовалось огромное количество рабочих рук. Многие посевы страдали от
28

болезней и вредителей растений. Большие проблемы оставались с выращиванием и уборкой сахарной свеклы, картофеля, овощей, льна. Остро не хватало семян клевера и площадей под клевером, крайне необходимым в животноводстве. Из года в год обнаруживались огромные потери при заготовке и хранении картофеля, овощей, фруктов. За 1934/35 г. было потеряно при хранении и перевозках 6200 тыс. пудов зерна, в 1935/36 г. — 4800 тыс. пудов. Позднее тот же М.А.Чернов признавал, что севообороты за истекшие годы были установлены лишь в 2/з всех колхозов, причем в половине из этих двух третей они не выполнялись. Плановые задания по посеву, «спускаемые» колхозам, нередко не учитывали условия правильного плодосмена. В 1935 г. колхозам Кружилинской МТС Азово-Черноморского края был «спущен» план сева озимых культур в 5250 га, в то время как по установленным севооборотам озимый клин должен был занять лишь 3698 га. Это значило, что план был дан на всю имевшуюся землю у колхозов этой МТС, включая выгоны, кустарники и неудобья. В зоне Михайловской МТС (Куйбышевская обл.) многие колхозы сеяли пшеницу по пшенице 4 — 7 лет подряд1.
Наиболее дальновидные руководители понимали основные причины низкого уровня колхозного производства и пытались их анализировать. П.П.По-стышев на съезде советов Киевской области 11 января 1935 г. отмечал «несоответствие между степенью механизации сельского хозяйства и уровнем культуры и агротехники нашего земледелия», что являлось по его словам, «одним из серьезнейших тормозов на пути дальнейшего крутого подъема социалистического сельского хозяйства»2. Он был инициатором распространения на Украине т.н. «хат-лабораторий», в которых велась опытная работа и делались попытки обобщить лучшие приемы агротехники для данной местности. Более подробно рассматривал состояние агротехники сельского хозяйства страны в середине 1930-х годов В.В.Осинский в выступлении на июньском пленуме ЦК ВКП(б) 1935 г. Хотя и ему не удалось избежать казенного оптимизма в оценке ближайших перспектив колхозного производства, он, определяя место СССР в мире по уровню урожайности и производства зерна, должен был поместить нашу страну в низшую по урожайности группу, куда входили еще Алжир, Марокко, Индия, Турция (от 5 до 7,5 ц с га). К высшей группе он относил Германию, Англию и соседние с ними страны — свыше 20 ц с га. Несмотря на известное улучшение обработки полей за последние 2 — 3 года, на тенденцию к росту урожаев, общий уровень агротехники земледелия оставался совершенно недостаточным, а ее приемы осуществлялись не комплексно. Как явствовало из речи, непоследовательное применение агрономических правил часто сводило на нет сделанное. Осинский назвал 11 условий, которые были необходимы для подъема земледелия в стране. Это — глубокая вспашка, ранний и чистый пар с последующей культивацией, зяблевая вспашка, отказ от ручного сева и своевременный сев рядовыми сеялками, хорошая постановка семенного дела, система удобрений, выдержанный плодосмен и т.д. Очевидно, что для внедрения этого всеобъемлющего комплекса мероприятий в ближайшее время ни материальных средств, ни агрономических сил и наработок, ни людского энтузиазма в то время было недостаточно.
В течение 1930-х годов в стране происходило радикальное изменение всей аграрной структуры и социального облика самого крестьянства. Но в то же
Социалистическая реконструкция сельского хозяйства. М., 19.47. М> 7. С. 27 — 29. Правда. 14 января 1935 г.
29

время сельское хозяйство в эти годы, превращаясь из отрасли семейного мелкого производства в форму укрупненную и коллективную, сохраняло еще многие родовые признаки прежней своей сущности. Оно далеко не преодолело, в частности, тех свойств, которые обусловливали всегдашнюю его сильнейшую зависимость от климатических и погодных условий, и не приобрело еще новых качеств, способных уменьшить эту зависимость.
Наркомзем СССР в стиле тогдашних победных деклараций заявлял, что в 1934 г. имела место высокая урожайность зерновых и ряда важнейших технических культур как результат «высокого качества труда в сельском хозяйстве и активной борьбы колхозников за урожай при неблагоприятных климатических условиях в основных южных зерновых районах». На самом деле реальный валовой сбор хлебов был несколько ниже 1933 г., хотя общий объем государственных заготовок всех видов превышал прошлогодний. В 1934 г. сев задерживался в связи с отставанием весновспашки. В Поволжье сев продолжался до середины июня. В некоторых регионах, в частности, в Днепропетровской и Одесской областях Украины, вместо глубокой вспашки посев под буккер принимал массовый характер. Невысоким было и качество семенного материала. Но усредненный, относительно благоприятный фон складывался из суммы значительно расходящихся результатов в отдельных колхозах и районах.
Большие ожидания высокого урожая в 1935 г. были связаны с благоприятной весной, особенно в южных зерновых районах, с некоторым расширением применения агротехнических приемов и с новыми поступлениями тракторов и других машин в МТС и совхозы.
В 1935 г. правительство намеревалось получить от колхозов еще больше сельскохозяйственной продукции, мотивируя это растущими потребностями страны и нуждой в дополнительных резервах. И.М.Клейнер летом 1935 г. вновь подчеркнул требование Сталина, выдвинутое на январском пленуме ЦК 1933 г.: «Первая заповедь — выполнение плана хозяйственных заготовок». Он настаивал не только на новом увеличении заготовок в еще более короткие сроки, на усилении нажима на единоличников, но и требовал, чтобы не было «ни одного колхоза, ни одного совхоза, ни одного единоличного хозяйства, не выполнивших своих обязательств перед государством» (док. № 199). Хлеб должен, по его словам, поступать «непосредственно с обмолота, из-под молотилок, комбайнов, с тока» на заготовительные пункты, «не допуская образования каких-либо фондов», кроме разрешенных ЦК и СНК. Эти слова были своего рода ответом на предложение секретаря Сталинградского крайкома ВКП(б) Я.Г.Гольдина, который в письме Сталину от 22 октября 1934 г. предлагал отказаться от повсеместной практики, когда даже в случае пониженной урожайности хлеб в заготовку из колхозов все равно вывозился, а потом частично возвращался обратно в виде семян и продовольствия. Он отмечал, что «на этой почве воспитывались иждивенческие настроения в колхозах, нередко ухудшается качество семенного материала, производится лишний расход тягла, затрат и т.д.1».
Хлебозакупки в 1934 — 1936 гг. стали служить новым средством заметного увеличения размера государственного хлебного фонда и сразу приобрели характер очередного обязательства, налагаемого на колхозы и колхозников. Из урожая 1934 и 1935 гг. госзакупки достигли 3590 тыс. т и 3567,1 тыс. т против 414,3 тыс. т в 1933 г. Они заметно упали в неурожайном 1936 г. (2001,3 тыс. т), что стало одним из факторов, отчасти смягчавших напряжен-
1 РГАЭ Ф 8040 Он 8 Д .% Л 1689 и
30

ную ситуацию с продовольствием на селе. Проверка, проведенная Комитетом партийного контроля в ряде областей весной 1936 г., обнаружила грубые извращения в практике хлебозакупок. Путем административного нажима колхозы вынуждались к созданию «чрезмерных закупочных фондов»; в результате хлебозакупки понимались колхозниками как дополнительный хлебный налог. Именно таким способом, т.е. почти исключительно за счет выделения специальных фондов, а не покупки у самих колхозников, были проведены хлебозакупки в 1935 г. Такая практика, говорилось в справке, «привела к кулацкой уравниловке в оплате трудодней колхозникам и к подгонке передовых колхозов к отстающим». Недопустимо задерживалась выдача доходов по трудодням, вместо свободной торговли сохранялась на селе распределительная система. Руководитель сельскохозяйственной группы КПК М.М.Темкин считал необходимым, чтобы закупочные фонды, выделяемые самими колхозами, не превышали 20 — 25% общего плана хлебозакупок края или области; остальное должно идти через закупки у самих колхозников.
В IV томе публикуются сообщения представителей различных ведомств о ходе заготовок из Северного и Горьковского краев, Челябинской, Ивановской, Ленинградской областей, Западно-Сибирского края, Казахской АССР. Ведущим мотивом была информация о плохой организации работы на уборке в колхозах и МТС, о больших потерях хлеба, о бесхозяйственности и плохой дисциплине труда. Один из уполномоченных в телеграмме Л.И.Кагановичу 14 сентября 1934 г. сообщал о том, что в Челябинской области «преобладает самотек и безответственность» в хлебосдаче. Он выяснил, что председатели обследованных им колхозов обманывают и саботируют хлебозаготовки, скрывают хлеб, комбайны работают очень плохо, а «коровы, как правило, не привлечены на полевые работы и вывозку хлеба». Он предлагал усилить деятельность политотделов в заготовках и наказать отстающие МТС (док. № 83).
Заготовительные планы и в эти годы нередко оказывались завышенными. Горьковский край перевыполнил х/з план на б млн. пудов, но тут же секретарь обкома Э.К.Прамнэк обратился в Москву с просьбой оказать помощь колхозам, т.к. не менее одной трети колхозов северо-восточных районов, выполнившие план хлебосдачи, оказались не в состоянии ни засыпать семена, ни выдать по трудодням. Молотов и Жданов в телеграмме Сталину предлагали дать краю скидку за счет излишков плана в размере 2,5 млн. пудов, т.е. гораздо меньше, чем был перевыполнен план. Но даже Сталин, не склонный к поблажкам в таких делах, сообщил в ответной телеграмме, что следовало бы увеличить скидку. Такая же ситуация сложилась и в Западной области, где «помощь» нуждающимся колхозам также оказывалась за счет перевыполнения плана.
Подгоняя хлебосдачу всеми мерами, не считаясь с хозяйственной целесообразностью, с неизбежными потерями, заготовители тем самым мешали проведению осенних полевых работ и своевременному распределению урожая в колхозах. В решении пленума ЦК КП(б) Украины прямо говорилось о неправильной практике хлебозаготовок в 1935 г., «когда в ущерб интересам государства и колхозов заставляли выполнять весь план сдачи хлеба государству первыми обмолоченными культурами», «не дожидаясь вызревания и уборки поздних культур: проса, гречихи, кукурузы. В отношении отдельных культур необходимо придерживаться закона» (док. № 329). Этот пункт постановления был раскритикован И.М.Клейнером на июньском пленуме ЦК ВКП(б) 1936 г. Описанная выше практика была вновь представлена как ведущий принцип всей работы, и отказываться от него сталинская верхушка не намеревалась. Поэтому возникали парадоксальные ситуации, когда хлебозаготовки областью или краем выполнялись, а раздача по трудодням надолго задержи-
31

валась, так как много копен с хлебом оставалось необмолоченными. В Оренбургской области до середины 1935 г. оставался необмолоченным хлеб прошлогоднего урожая на площади свыше 200 тыс. га (док. № 230). В колхозе «Пугачев» колхозникам по трудодням не выплачивали денег три года, но без обмолота у него оставалось 1100 га пшеницы и 530 га проса.
В ходе уборки и хлебозаготовок сказались неизжитые пороки прежних лет. Летом и осенью 1935 г. по-прежнему поступали сообщения о больших потерях зерна и овощей во время уборки, сообщалось о многочисленных фактах хищения зерна, несмотря на усиление охраны в поле и на ссыпных пунктах, на проверки состава приемщиков и сторожей. Судебные дела по статье о хищениях хлеба прошли в Татарской АССР, в Западно-Сибирском крае, в Московской и Иваново-Промышленной области, в автономных республиках Северо-Кавказского края и других местах. В Казахской АССР органы НКВД обнаружили факты «саботажа» и усиленной агитации против хлебосдачи со стороны так называемых «байско-кулацких элементов». С начала уборки в крае было арестовано 289 человек, обвиняемых в попытках сорвать уборку урожая и хлебопоставки (док. № 233, 248).
Из разных мест поступали сведения о том, что единоличники, несмотря на угрозы судебных преследований, задерживали уборку, обмолот и сдачу хлеба. Некоторые убирали хлеб тайно, по ночам его обмолачивали, а часть хозяйств вообще отказывалась от уборки, мотивируя это тем, что наложенное на них задание им все равно не выполнить. Другие просто уезжали или скрывались из сел, бросая хозяйство (док. № 237).
В предыдущие годы, когда центр тяжести в хлебозаготовках приходился на южные зерновые районы, состояние дел за Уралом отступало на второй план. Теперь же обнаружилось, что, например, в Челябинской области колхозы, вместо того, чтобы сдавать государству, часть хлеба делили между собой, часть складывали в амбары. В постановлении СНК и ЦК ВКП(б) «О хлебозаготовках» 31 августа 1934 г. вновь говорилось о сопротивлении делу «враждебных и полувраждебных элементов», выдвигалось требование «воздействия» на хлебосдатчиков — на отстающие колхозы «и й особенности на единоличников», увиливающих от выполнения государственных обязанностей. О «мерах воздействия» предупреждались партийные и советские руководители отстающих районов. Отчасти была амнистирована Украина, где неудовлетворительные заготовки объяснялись не только слабостью руководства, но и недородом в степной части. Удручающее положение с урожаем зерновых на Украине и хлебозаготовками описывалось в письме секретаря Днепропетровского обкома КП(6)У М.М.Хатаевича в ЦК и СНК от 24 августа 1934 г. (док. № 78). Он отмечал усиление антигосударственных тенденций в районах и МТС в связи с серьезным недородом в части районов области, сообщал, что положение в сельском хозяйстве «труднее, чем мы считали несколько дней тому назад», что выдача на трудодень чрезвычайно низка, в колхозах вывозятся яровые семена, «а сам факт увеличения воровства и утайки от учета хлеба в условиях, когда у колхозника впереди перспектива бесхлебицы, ...я думаю — он понятен». Хата-евич предупреждал, что большинству колхозов грозит «такой большой подрыв», что без помощи они в будущем году далеко не сразу оправятся.
Но через два месяца в один и тот же день, 27 октября 1934 г., тот же Ха-таевич и секретарь Одесского обкома Е.И.Вегер в письмах в ЦК ВКП(6) и Совнарком описывали плачевное положение в сельском хозяйстве, и вновь просили о продовольственной помощи. Вегер сообщал: «В колхозах мы берем все подчистую, кроме 10%, оставляемых на трудодни колхозникам... Понятно, что мы допускаем известное беззаконие, но мы идем на это, чтобы в колхозах взять весь хлеб». По его подсчетам, очень многие колхозные семьи в об-
32

ласти получили на весь год по 2 — 3 пуда зерна, а в некоторых семьях он уже съеден (док. № 108).
1935 г. в высших эшелонах власти считали в целом успешным. Валовой сбор зерновых культур в этом году, видимо, был выше всех предыдущих лет, включая рекордный 1930 г. Основных зерновых и технических культур было заготовлено и закуплено больше, чем в прошлые годы, заготовки прошли в более сжатые сроки и «почти без применения репрессий». Если в 1933 г. пришлось дать колхозам скидку с зернопоставок в 133 млн. пудов, то в 1935 г. скидки составили лишь 29 млн. пудов. Это считалось свидетельством того, что колхозы окрепли, сразу последовало поспешное заключение, что нужды в этом виде помощи больше нет. Но вскоре эти иллюзии были развеяны.
Последствия плохого хозяйствования прежних лет сказывались на результатах в сельском хозяйстве и в последующие годы. И в данном томе значительную часть материалов занимают обращения местных секретарей обкомов и крайкомов с просьбами о снижении посевных и заготовительных заданий, а также довольно многочисленные решения Политбюро ЦК о согласии на изменения плановых заданий местам, об оказании продовольственной и иной помощи. Такие решения стали способом некоторой корректировки плановых заданий в соответствии с погодными условиями, однако они ни в малой степени не ослабляли т.н. «первую заповедь».
И.М.Варейкис, только что, весной 1935 г., ставший секретарем Сталинградского крайкома партии, немедленно обратился к Сталину с просьбой о снижении непомерных норм зернопоставок с колхозов. По его словам, средний многолетний урожай колебался между 22 — 25 пудами с га, а хлебосдача ведущих зерновых районов поднималась до 18 — 20 пудов с га. Выдача хлеба по краю вместе с продссудой была всего 1,5 — 2 кг на трудодень. Новый план хлебосдачи превышал 34 млн. пудов, не считая возврата, ссуд за прошлые годы в 17,4 млн. пудов. Невысоким оказался урожай 1935 г. на Украине. Хронически страдали от низких урожаев такие важные в отношении с/х области, как Днепропетровская и Одесская.
Осенью стали обычными доклады инспекторов Наркомзема и спецсообщения уполномоченных НКВД о неудовлетворительной работе МТС и плохой организации полевых работ, о задержках с вывозом зерна из-за нехватки транспорта, о медленном строительстве и подготовке зерноскладов и навесов. В продовольственной и семенной ссуде, списании и уменьшении натурального долга по выданным ранее ссудам вновь отчаянно нуждались Украина, Северный Кавказ, Саратовский край, Татарская АССР, Западная Сибирь, Казахстан, Горьковский край, Восточно-Сибирский край и другие регионы (док. № 226). Обычно такие просьбы полностью или частично ПБ удовлетворяло. Но на запрос с Украины в августе 1935 г. об очередной скидке для нуждающихся колхозов Сталин предложил уступить просьбам лишь частично, «с тем, что они не будут требовать никакой семенной или иной помощи по хлебу. Украинцам сказать, что при их рекордном урожае хорошо бы иметь еще совесть и не превращаться в попрошаек. На своем предложении настаиваю» (док. № 226, 235, 236, 258). Колхозы Казахстана плохо справлялись с растущими планами посева при острой нехватке людей и тягловой силы на широких пространствах края. Руководство республики теряло нити управления сельским хозяйством. Столкнувшись с очередными непосильными заданиями, оно ходатайствовало об уменьшении плана ярового сева на следующую весну на 100 тыс. га. Отклонив эту просьбу, Политбюро предупредило других секретарей обкомов и председателей облисполкомов, что такие ходатайства впредь приниматься не будут.
2 - 6246 33

Надо четко представлять, что то, что называлось «помощью государства» тем или иным регионам, на деле являлось лишь возвратом небольшой части продукции сверх того, что у колхозов этого региона забирали в заготовку. То есть, эта «помощь» бралась из хлебосдачи тех же, кому «помогали».
Среди целого ряда слетов и совещаний передовиков сельского хозяйства, прошедших в 1935 г., следует выделить впервые публикуемые материалы совещания по вопросам нечерноземной зоны России, прошедшее в декабре 1935 г. (док. № 277 — 286). Эти области с развитой промышленностью и крупными городами, с многочисленным населением и широкими возможностями для развития сельского хозяйства страдали многими слабостями и не использовали свой потенциал ни в земледелии, ни в животноводстве. Из выступлений руководящих представителей Ивановской, Калининской, Ленинградской областей, Кировского и Северного краев, Белоруссии, Средней Волги и других регионов вырисовывалась организационная и хозяйственная слабость колхозов, промышленность отвлекала массу рабочих рук из деревни. Общие недостатки и трудности тогдашнего колхозного строя в этой зоне обрастали своими особенностями. Все новые ежегодные планы по расширению посевных площадей под хлебом и овощами, распашка выгонов и пастбищ ограничивали рост общественного продуктивного животноводства. По причине большой посевной площади, приходящейся на одного работника, из-за сокращения поголовья лошадей в условиях короткого лета и ранней осени все осенние работы приходилось вести одновременно. Следствием было плохое качество осеннего сева и большие потери урожая при уборке, затягивалась зяблевая вспашка. В отличие от южных районов страны, получивших львиную долю новой техники, в этой зоне, где большие площади были заняты льном и картофелем, почти все работы велись вручную, тракторов и МТС было очень мало.
Областные и районные власти нечерноземных регионов, где располагались десятки тысяч по преимуществу мелких колхозов, не справлялись с руководством ими, были плохо осведомлены о состоянии дел в сотнях хозяйств в одном районе. На огромной территории «царила вопиющая неорганизованность и бесхозяйственность». В организационном отношении колхозы и бригады были слабы и плохо управлялись. Самотек и стихийность в текущих колхозных делах, самоуправство местного начальства, нарушения элементарных демократических правил в отношении колхозников были в этих местах особенно заметны.
Из выступлений представителей Ивановской области К.А.Николаевой и С.П.Агеева следовал вывод о неустойчивости колхозного производства, о заметных колебаниях урожая, сильном влиянии погодных условий на результаты работы. Колхозы опаздывали с сенокосом, в копнах остался хлеб с сотен тысяч гектаров, озимый сев длился гораздо дольше необходимых сроков и до конца не был выполнен, а зяблевая вспашка в 1935 г. была произведена только на одну треть. Выступавшие сообщали о больших выходах из колхозов и неорганизованном отходничестве (до 150 тыс. человек). Сказывалась повсеместная и глубокая болезнь колхозного хозяйства 1930-х годов — отчаянная борьба за выполнение отдельных кампаний и отсутствие последовательной, систематической хозяйственной работы внутри каждого колхоза.
Те же недостатки и провалы отмечались в выступлениях секретаря ЦК партии Белоруссии Н.Ф.Гикало, партийных руководителей Калининской и Ленинградской областей. В сельском хозяйстве Ленинградской области царила вопиющая неорганизованность и бесхозяйственность. Здесь также имели место большие потери зерна и срыв планов осенних работ. Районные организации не справлялись с руководством колхозами. По-прежнему проблемой оставалась высокая сменяемость председателей колхозов, привычка к админи-
34

стрированию. Трудодень по области оказался весьма низким по выдаче зерна, денег колхозники получали не более 30 коп. Авансов за лен не выдавали вовсе. Поэтому трудовая дисциплина оказывалась слабой.
В постановлении ЦК, принятом после совещания нечерноземных краев и областей, наиболее действенным пунктом было решение увеличить с 1936 г. поставку тракторной техники и комбайнов и решительно расширить сеть МТС в этой зоне.
Борьба вокруг хлебозаготовительных планов в 1930 — 1932 гг. стала одной из самых трагических страниц коллективизации советской деревни. Она повлекла многочисленные жертвы в крестьянской среде, массовые конфискации и расправы и голод на больших пространствах страны. Сталин, призывая колхозников честно трудиться, чтобы стать зажиточными, ни словом не обмолвился о том, как сама власть намерена облегчить положение крестьян, и требовал лишь от самих колхозников добросовестно работать и выполнять задания государства. Объемы и доля зерна, изъятого из сельского хозяйства, росли из года в год.
Начиная с осени 1933 г. напряжение вокруг хлебозаготовок стало несколько ослабляться, оно до некоторой степени утратило прежнюю драматическую окраску, но давление на деревню и местные власти сверху оставалось по-прежнему жестким и непреклонным.
Отзвуки голода 1932— 1933 гг. сохранялись и в 1934 г., хотя они и не приобрели столь зловещего размаха, как ранее. Судя по материалам Центрального архива ФСБ, в ряде регионов в первой половине 1934 г. были еще колхозы и села, которые из-за непомерных заготовок страдали от голода, люди болели, а некоторые умирали. В Горьковском крае в январе в 217 колхозах 13-ти районов колхозники получили крайне мало хлеба при распределении доходов. В отдельных колхозах Черновского, Даровского, Лебяжского и других районов половина членов артелей нищенствовала. В ряде школ Даровского района пошли по миру от 40 до 60% учащихся. Зарегистрированы случаи заболеваний, опуханий и самоубийств от недоедания и голода. Многие жители ликвидировали хозяйства и покидали деревню в поисках побочных заработков. Скот частью погибал от недокорма, частью шел на продовольствие или продавался. На XVII съезде партии звучали торжественные слова о том, что колхозы победили «окончательно и бесповоротно»; но зимой 1934 г., по сообщению украинского ГПУ, было зарегистрировано 166 сел из 46 районов, в том числе в Киевской, Харьковской, Донецкой, Винницкой, Черниговской и Одесской областей, охваченных «продзатруднениями». От недоедания люди опухали, некоторые гибли. Голодные села пустели, трудовая дисциплина в колхозах падала (док. № 16). Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта 1934 г. отклонило ходатайство украинских властей о продовольственной и семенной помощи селу как необоснованное и предложило первому секретарю С.В.Косиору использовать оставшиеся фонды и усилить закупки хлеба. Затем решением от 13 марта Политбюро запретило партийным комитетам республик и областей обращаться с просьбами о дополнительном отпуске семян, продовольствия и фуража (док. № 20, 23).
В апреле 1934 г. продзатруднения и их последствия отмечались в ЦЧО, Свердловской области, ДВК, в Татарии, в республиках Средней Азии, в мае об этом сообщалось в спецсообщении ПП ОГПУ по Азово-Черноморскому краю. Здесь говорилось о новом нарастании напряжения с продовольствием, так как у значительной части колхозников, получивших по трудодням меньше 2 кг, запасы хлеба израсходованы. Наиболее трудным было положение в Северной области края. Для колхозов Ф.-Свечниковской МТС требовалось 3870 ц хлеба для нового урожая, для шести колхозов Верхне-Макеевской
2* 35

МТС — 1 тыс. ц продссуды. 128-ми колхозам по 19 МТС Вешенского района до нового урожая не хватало 2443 тонны хлеба. В Цимлянском районе зарегистрирован факт людоедства.
В спецсообщении говорилось, что трудности с продовольствием испытывали такие категории колхозников, как «многоедоцкие» семьи, те дворы, с которыми колхоз не рассчитался за прошлый год, недавние колхозники, имевшие мало трудодней, и вступившие в артели внеплановые переселенцы, колхозники, долгое время болевшие. В станицах оказалось много семей и одиночек без определенных занятий, живших за счет попрошайничества и воровства (док. № 42).
Даже еще в июле были сообщения об остро нуждающихся в продовольствии и заболевших от недоедания сельских жителях в Горьковском крае, в Киевской, Винницкой и Харьковской областях Украины, в ЦЧО, в Средневолж-ском крае, в Челябинской и Западной областях, в Азово-Черноморском крае и Белоруссии (док. № 72). Из многих мест сообщалось об употреблении в пищу суррогатов, об уходах людей из колхозов, о падении трудовой дисциплины.
В подготовленном томе читатель не найдет прямых сообщений о таких голодовках в деревне в 1935 — 1936 гг., какие имели место в 1934 году. Трудно сказать, было ли это результатом известного упорядочения дел в сельском хозяйстве страны, более гибкой и широкой системы натуральных ссуд, предоставляемых из центра или же исчезновением такого источника, как донесения заместителей начальников политотделов МТС своему начальству в Москву, бывших основным каналом подобной информации. Однако многочисленные просьбы к Сталину и Молотову от секретарей обкомов и крайкомов с жалобами на бедственное продовольственное положение, продолжающиеся выезды колхозников из полуголодных сел, а также факты из спецсообщений местных управлений НКВД в центр позволяют думать, что такие явления могли происходить и в это время, в особенности начиная с осени неурожайного 1936 г. Спецсообщения содержали тревожные предупреждения об угрозе голода для многих районов и колхозов страны. В связи с плохим урожаем отмечались такие «отрицательные явления», характерные для 1931 — 1933 гг., как затягивание обмолота хлебов, расхищение и сокрытие убранного зерна, «злостная несдача» хлеба в заготовку. Говорилось, что в немалом числе колхозов на трудодень приходятся лишь граммы зерна, или хлеб совсем не выдается (Воронежская обл.), что в ряде колхозов «продовольственное положение напряженное», и члены колхозов расходятся на побочные заработки (Ярославская обл.). Из 31 района Воронежской области с лета выехало 67 тыс. колхозников-мужчин. Колхозники на собраниях выступали против продажи хлеба государству (док. № 363, 364, 366, 374, 375, 380, 382 и др.). В Благодарнен-ском и Евдокимовском районах Азово-Черноморского края некоторые колхозы уже в ноябре оказались в тяжелом положении, так как большая часть посевов погибла от засухи. Часть селян и в других недородных районах края не имела никаких запасов продовольствия. Сообщения подобного рода шли из Иваново-Промышленной, Оренбургской, Новосибирской областей и других регионов. Отмечался всплеск антиколхозной агитации, которая расценивалась сотрудниками НКВД, как «контрреволюционная деятельность антисоветских элементов».
Все сказанное выше было лишь началом полосы продовольственных трудностей в стране и особенно в деревне. Основные события пришлись на зиму и весну следующего 1937 г.
Выступая на июньском пленуме ЦК ВКП(б) 1935 г., П.П.Постышев призывал своих партийных коллег подумать, наконец, не только об интересах го-
36

сударства, но и о материальном положении самих колхозников. Впервые вслух было сказано об ответственности партийно-государственной системы за благосостояние сельских тружеников. «Выполнить свои обязательства перед государством совсем не трудно, — говорил Постышев. — Но если мы мало дадим колхознику, в силу больших потерь, у нас оправдания перед колхозниками не будет. Раньше мы говорили, что колхозники плохо работают, плохо относятся к своему колхозному добру и общественному труду. Сейчас мы эти причины привести не можем. Колхозники работают неплохо, к колхозному добру и труду относятся тоже неплохо. Все дело теперь в нас, организаторах уборки урожая, в нас — большевиках. Если мы этот урожай выпустим сквозь пальцы, то виноваты будем мы».
В этом выступлении содержалось прямое напоминание о недавнем обещании Сталина на январском пленуме ЦК 1933 года сделать колхозников зажиточными при условии честного и добросовестного труда в общественном хозяйстве. Но голос Постышева прозвучал одиноко. Никто из выступавших, включая членов Политбюро и самого Сталина, не высказал прямой поддержки этому обращению, никто не поддержал мысль об ответственности партии и первостепенном внимании властей к улучшению материального благополучия сельских жителей.
В настоящем томе впервые публикуется письмо И.В.Сталина членам Политбюро ЦК по поводу статьи Н.И.Бухарина «Экономика советской страны», помещенной в «Известиях» от 12 мая 1934 г. (док. № 74). Бухарин в эмоциональном стиле характеризовал те преобразования в экономической жизни, которые, по его словам, привели к качественно новой ситуации в стране и ликвидации тех многообразных экономических укладов, о которых писал Ленин. Но при этом издержки оказались «весьма значительны»1. Сталин подверг критике утверждение автора о том, что коллективизация и слом кулачества являлись «гигантской аграрной революцией» и что процент накопления для создания индустрии оказался крайне высок, что перераспределение производительных сил частично шло за счет других отраслей (в том числе и сельского хозяйства), что соотношение между производством и потреблением развивалось в сторону решительного перевеса первого. Сталин возражал также и против того очевидного факта, что индустрия развивалась в основном за счет сельского хозяйства.
Конечно, в середине 1930-х годов Сталин в атмосфере формируемого вокруг него культа не мог допустить, чтобы какие-либо теоретические вопросы, затрагивавшие оценку социально-экономической ситуации в СССР, решались не им, а человеком, считавшимся в былые годы в партии одним из ведущих идеологов, а затем выступившим против сталинской политики. Несмотря на данное Бухарину «прощение», он продолжал оставаться под подозрением, и допустить, чтобы его взгляды хоть в малой мере были восприняты в партийных кругах, как мнение авторитетное, было невозможно. Но не менее характерным для Сталина было и то, что в своей среде, зная, что его слова не выйдут за пределы кремлевских стен, он мог пооткровенничать на эту же тему совсем по-другому. На ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б) 1934 г., где присутствовали только «свои», он произнес известные ныне слова, которые подтвердили бухаринскую оценку источника средств для создания индустрии. Говоря об отмене карточной системы на хлеб, он заявил, что пайковая цена на хлеб «не была собственно ценой, а представляла собою нашу классовую политику дара по отношению к рабочему классу за счет крестьянина (выделено нами. —
1 J-Ьнссгия 12 мая 1934 i
37

Ю.М.). Брали дешево хлеб, продавали дешево, не продавали, а дарили» (док. № 117).
Как показывают материалы нашего тома, политика перекачки средств за счет крестьянства продолжалась не только до отмены карточек, но не ослабевала и в последующие годы, усиливаясь по мере обострения международной обстановки в мире.
Итоги неурожайного 1936 г. заметно ухудшили продовольственное положение в стране. К середине 1930-х гг. стало очевидным, что реальные результаты практически во всех отраслях сельскохозяйственного производства, и в первую очередь по зерну и животноводству, будут намного отставать от плановых заданий второй пятилетки. Эти планы оказались необеспеченными в материально-техническом и организационно-агрономическом отношении, а средства привлечения к активному труду работников деревни оказались малоэффективными. Дело тормозилось многочисленными внутренними неурядицами в системе общественного хозяйства и крайне низким уровнем колхозной жизни. Несмотря на рекордные достижения стахановцев — трактористов, комбайнеров, свекловичниц, животноводов, хлопкоробов и других выдающихся передовиков в разных концах страны, эти успехи не сделались всеобщими, так и оставаясь рекордами, часто недостаточно прочными. Подстегиваемое сверху радикальное изменение социального положения крестьянства в процессе новой волны коллективизации шло однобоко, сохраняя многие коренные черты прежнего доколхозного уклада. Такое состояние сельскохозяйственной отрасли сдерживало намеченное развитие всей национальной экономики и в первую очередь промышленности, било по благосостоянию всего народа и создавало острые противоречия и крупные очаги социально-политической напряженности в обществе, что проявилось в политической сфере уже в самом ближайшем времени.